Пшеничная вдова

— Прошли времена, когда нужно слушать и говорить, — еще более тяжко вздохнул Дорвуд и сдвинул брови, смахивающие на две большие гусеницы — Теперь уж только вынимать меч из ножен. У женщин мягкое сердце. В войне они понимают ровно столько же, сколько гусь в яблоках, девочка моя, — не разводя брови, он погладил Исбэль по рыжей макушке и, не дождавшись седьмого вздоха, сам отнял ладонь.

— Гуси любят яблоки. Наверняка, многие из них могут отличить Теллокстоские от Дарканских. Только, наверно, им все равно...

— Не знаю...

Дорвуд не любил животных, а гуси были слишком жирны и вызывали изжогу, чтобы давать им какие-то привилегии.

— Мягкость сердца не защитит корабли и не поднимет наши товары со дна. Боги помогут нам, — сказал он удивительно спокойно.

— У них те же Боги.

— Вот пусть они и рассудят, кто сильнее. А я уже принял решение. Ты моя тихая гавань, Исбэль. Все-таки у сыновей не такое ласковое сердце... не надо примеривать на себя какую-то другую роль. Ты знаешь, я всегда могу передумать. Эх, будь твоя мать жива...

Исбэль поднялась, увлекая за собой кружева и рыжие пряди волос. Нужно было удаляться быстро, пока отец не решил, что пшеница ему все-таки не по карману. Когда он решал попридержать золото, спасая казну от лишних расходов, то, порой, забывал и о своей бесконечной любви к ней.

Когда Исбэль оказалась в проеме двери, Лорел приготовился к прощальной речи и даже задержал на мгновение бокал у своих губ. Исбэль всегда оставляла за собой последнее слово, он просто не мог лишить себя такого удовольствия.

— Часто в войне двух хищников побеждают только падальщики, — поджав алые губки, недовольно проворчала Исбэль и юркнула за дверь.

— Ты слишком много ей позволяешь, — подал голос Лорел, когда дверь захлопнулась, — Можно бояться ножа в спину от врага, но хуже всего, если сделает это совет. Неужели ты не замечаешь, как шепчутся у тебя за спиной?

— Совет защищает интересы страны, — на Дорвуда нашли мрачные тучи, он так и не развел брови, — А страна это не их амбиции. Это еще и лорды, горожане, крестьяне, ремесленники... могу перечислять долго, если до тебя дойдет хотя бы в этот раз. Покажи мне хоть одного лорда, который бы отказался от визита Исбэль в их феод. Подачки любят все. Ты бы выбрал пойти против лордов?

— Я бы выбрал короля, на которого не влияли капризы его дочери, — Лорел потерял и без того куцый задор, передумав опустошать бутылку вина. Он громко опустил ее на стол, слегка задев бокал, стоящий рядом. Тот слегка звякнул, поймав на себя лучик теплого солнца, — Попугаи, вороны, что и говорить, даже слоны, а они очень умные животные... Признаю, Исбэль бывает умнее их всех. Она могла бы что-то значить, будь у нее дитя, но она пуста как дырявый сосуд. Принцесса, которая даже не может стать матерью... Нет, отец, никогда тебе не добиться понимания совета.

— Хватит! — вскричал Дорвуд, ударив ладонью по столу. Лорел вздрогнул, округлив глаза. Впервые он видел, чтобы отец так вспылил, — Неужели у тебя открылся рот произнести эти слова? Неужели тебе совсем ее не жаль? Ты же ее родной брат! Она не отберет у тебя престол. Исбэль живет только своей пшеницей. У нее больше ничего нет! Слышишь?! Ничего! Имей хоть каплю достоинства. Пойми, Теллостос — ее дитя, и другого у нее не будет.

Наверное, он считал себя виноватым... В тот момент, когда Исбэль в первый раз прибежала к нему просить пшеницы, она напоминала огонь на молодых еловых поленьях: рыжие волосы растрепались ярким пожаром над головой, в глазах блестели искорки счастья, щечки горели, на губах улыбка... Он не видел ее улыбку уже год. С тех пор, как умер ее первый муж, а следом скончалась мать. Его любимая Абиэль. Дорвуд не в силах был затушить этот огонь, потуши он его — сам замерзнет намертво, и греться будет уже негде.

Дорвуд понимал, что Лорел ревнует его горячую любовь к дочери. С тех пор, как она начала колесить с мешками пшеницы, он всячески выказывал свое недовольство. Обычно соперниками становятся младшие дети, знал Дорвуд, но Кассу было все равно, он был влюблен в свой меч и на всю остальную любовь ему было плевать. А Лорел, устав от попыток добиться внимания, пошел по самому простому пути — во всем соглашался с отцом, чтобы получить его одобрение.

— Хорошо, что ты не сказал ей, — Лорел пытался отвечать спокойно, но голос его был натянут, словно струна.

— Не нужно, чтобы она думала о нас хуже, чем есть на самом деле. И проявляла инициативы больше, чем могут выдержать мои нервы.

Лорел усмехнулся.

— Я поставил размашистую подпись под твоим мнением и, клянусь, сделал это в последний раз. Когда Блэквуды согласятся на наши условия, на переговоры поеду я.

— Ты сделаешь это вместе с десницей Олганом.

— Все еще уверен, что тебе нужны их черные осины?

— Это самое бесполезное, что может породить их мерзлая почва.

— Зря ты так, — Лорел улыбнулся уголком рта, — Смоляные корабли со временем становятся легкими и быстрыми, словно ветер. В бою им равных нет.

— Толку от них, если они не могут перевозить товары? — Дорвуда подозревал, что Лорел опять пускает свои шутки, — Лучше бы построили то, что может переправить сталь с суши на сушу.

Дорвуд долгие часы провел в счетоводной, изводя помощника и высчитывая прибыль Бернада. Какой бы она могла быть, согласись он на его условия, какой она стала, когда они принялись перевозить железо на своих кораблях в обход их границ... В последнем случае прибыль была невообразима мала. Дорвуд к такой не привык. Наверное, поэтому каждый день встречал утро с размышлениями, какой король Бернад все-таки дурак.

— Да, наверное, так было бы лучше. Именно поэтому ты не продал Бернаду нужные чертежи, — съязвил Лорел, лопая натянутые струны, — Исключительно из-за широкой души и благих намерений, папа.

— Не йорничай, — относительно мирно проворчал Дорвуд, не ощущая в себе желания гневаться вновь, — Плевать на их осины... Мне нужно море и золото в его черепе.

— Ты очень кровожаден. Признаться, я боюсь, — Лорел пустил волчком маленькую игрушечную юлу, лежавшую рядом с банкой с чернилами на самом краю стола, — Знаешь, какие люди самые опасные? — Дорвуд не ответил, так как знал, что сын ответа не ждет, — Добряки. Злых, скверных, ворчливых идиотов гораздо больше, но их можно не замечать, в конце концов, к ним можно даже привыкнуть. Вряд ли они могут удивить более, чем ожидаемая подлость. Но добряки... — Лорел взял бокал, наполнил его и обернул лицо к искрящейся дали, преодолев взглядом крутой спуск — опасный, каменистый, наполненный толпой голодных чаек, — Их по-женски мягкое сердце стремится обнять весь мир, но однажды к ним приходит осознание, что мир, к прискорбию, не отвечает им тем же. Некоторые по неразумию своему продолжают упорствовать в своей любви. Доброту их черпают ведрами, не заботясь о том, что она может когда-то закончиться. В конце концов колодец становится пуст, а душе растоптана и выжжена. Люди разочарованно машут руками и начинают искать другие колодцы, но что же делать его владельцу? Хорошо, если дело оканчивается злым, скверным, ворчливым характером... Но если нет... Не поворачивайся к ним спиной, никогда, ни при каких обстоятельствах. Ярость такого добряка может расплавить даже самую прочную сталь. И тому, кого он настиг, не помогут даже сами Боги.

Что-то напугало чаек и те с криком покинули гнезда, накидываясь толпой на обидчика. С лоджии не было видать, кто этот отчаянный, решившийся полакомиться гладкими яйцами с голубым отливом. Чайки, гнездившиеся у скалы Отречения, имели самый свирепый характер. Они заклевывали свою жертву до смерти, принося птенцам куски свежего мяса. На этот раз мясо само пришло к пиршеству.

Лорел сделал большой глоток. Он обернулся спиной к отцу, который так и не произнес ни слова. Но в его молчании он услышал достаточно, взгляд отца прожигал бархатную ткань камзола и уже начинал обжигать кожу. Кронпринц сделал над собой усилие, чтобы остаться стоять на том же месте. В той же самой позе.

Шла четыреста третья весна от перемен Красного Моря.

Так началась война.