Нетерпение сердца

Добби исчезает сразу, оставляя Регулуса наедине с гнетущей тишиной и непривычным холодом. Вынув на всякий случай палочку, он медленно поднимается по широкой лестнице с золочеными перилами и проходит по темной галерее, украшенной портретами предков Лестрейнджей и от этого кажущейся еще более жуткой. Регулус доходит до конца галереи и заглядывает в самую последнюю комнату.

— А, мальчишка, — в мужчине, который сидит у ярко горящего камина, Регулус с трудом узнает Родольфуса. — Лорда сейчас нет — он ищет ребенка. А может быть, разбирается с магглами. Что ты хотел?

Регулус сглатывает. Какого еще ребенка ищет Лорд?

— Хочу оправдать вот это, — он резко задирает рукав мантии и показывает Метку. — Когда я могу отправиться с вами или с кем-нибудь другим на очередное задание?

Родольфус приподнимает брови. В его взгляде читается недоверие и вместе с тем — насмешка. Опять эти странные эмоции — как будто его действительно держат за дурака. Но Родольфус вдруг меняется в лице, быстро поднимается с кресла и обходит Регулуса по кругу.

— Я все гадал, кто же нам поможет. А тут тщеславие само толкает тебя навстречу важному делу. Нужно, чтобы ты нашел брата и притащил его сюда. Не просто нужно — необходимо. Лорд будет очень доволен.

По спине Регулуса пробегает холодок, и в сознании снова мелькает злое лицо Сириуса.

Мэри

Прежде чем постучаться, Мэри долго рассматривает дом. Неудивительно, что Снейп был таким замкнутым ребенком — у нее самой при виде этой серости и мрачности по телу бегут мурашки. Да и сам Паучий Тупик ничем не лучше. Мусор, грязные улицы, недоброжелательные лица уставших людей. Мэри все кажется, что за ней следят. Нет, наваждение это — от сложности задания. Теперь все время так казаться будет.

Дверь ей открывает женщина, от которой Снейп унаследовал эти черные холодные глаза. Она вся — словно застывшая статуя, спокойная и отчего-то отрешенная.

— Можно пройти? — Мэри заставляет себя улыбнуться.

На долю секунды ей становится страшно — так страшно, как никогда раньше. Но она заставляет себя перешагнуть старенький порог и войти в тусклый маленький холл.

— Мэри? — женщина смотрит на нее все так же отстраненно. — Я вас ждала. Меня зовут Эйлин. Будете ужинать?

Мэри резко качает головой. В Хогвартсе кормят так хорошо, что она все еще сыта с самого завтрака. Да и пришла она не за этим. Взбежав по узкой скрипучей лестнице, она приоткрывает дверь.

Лили стоит напротив с ребенком на руках, подняв палочку. В ее взгляде читается такая свирепость, что от неожиданности Мэри запинается и едва не падает на пол. Таких глаз у Лили она никогда не видела, даже когда Джеймс раздражал ее сильнее обычного курсе на пятом или шестом.

— Я постоянно жду его, — в голосе Лили не слышно извинения. — Каждую минуту. Он ведь не успокоится. Но теперь я готова.

Мэри смотрит на нее изучающе. Лили выглядит, конечно, ужасно — с распухшими покрасневшими глазами, спутанными волосами, в одежде, которая давно не стиралась. Сколько она уже здесь — чуть больше недели?

— Ты же понимаешь, что справиться с ним может только Дамблдор, больше никто. Не валяй дурака, Лили, посмотри на себя в зеркало: ты похожа на баньши, только рыжая. Как давно ты приводила себя в порядок?

В зеленых глазах Лили мелькает отчаяние. Она смотрит на ребенка, которого крепко прижимает к себе, и медленно произносит:

— Я, наверное, и забыла об этом. Не помню, когда последний раз мыла волосы или меняла одежду. Боюсь выпускать Гарри из рук. А ванная внизу, за кухней, маленькая и тесная. Туда ребенка не возьмешь.

Мэри уверенно протягивает руки ей навстречу.

— Я присмотрю. Честное слово, ничего не случится. У меня, как ты помнишь, хорошо с защитными чарами.

Лили смотрит на нее с сомнением, но потом все же аккуратно кладет Гарри в подставленные руки и морщится. На ее лице мелькает знакомое и давно забытое выражение, и Мэри на мгновение оказывается в прошлом.

— Зато плохо с историей магии, — замечает она с кривой улыбкой. — Я быстро. Если заплачет, соска лежит на полочке у люльки. Шуметь ни в коем случае нельзя. Ты бы знала, сколько раз я применяла «Оглохни»!

Мэри садится в низкое кресло с торчащими во все стороны нитками и улыбается Гарри. Тот смотрит на нее с любопытством, с каким обычно смотрят полуторагодовалые дети, и тянется к серебряной цепочке на ее шее. Мэри касается его носа кончиком пальца.

— Ты вылитый Джеймс, — произносит она тихо. — Ни с кем не спутаешь. А вот глаза — мамины, очень красивые глаза. Думаю, в школе у тебя будет толпа поклонниц.

Гарри крутит цепочку и увлеченно причмокивает. И как только его угораздило стать частью Пророчества? Из всех детей Англии — именно он.

Лили возвращается спустя десять минут — раскрасневшаяся, с мокрыми волосами, в темных штанах и голубой блузке. Она размашистым шагом подходит к Мэри и крепко ее обнимает. Они обе ничего не говорят — слова совершенно лишние. Важно только это объятие.

— Все кажется, что я пытаюсь проснуться, — Лили садится на краешек кровати и наблюдает, как Гарри играет с плюшевым котенком. — И не могу. Потом вспоминаю, где я. Эйлин все пытается со мной заговорить, а я молчу. Ужасно некрасиво, наверное.

Мэри смотрит на нее украдкой.

— Она под Конфундусом?

— Нет, — Лили устало трет глаза. — Я встречала ее несколько раз на платформе. Она всегда такая.

— Я видела Снейпа, — Мэри поглядывает на часы, стараясь вспомнить, во сколько должна вернуться в школу. — Я помню, как мне было его жаль, когда ты перестала с ним разговаривать. Он обещал проторчать всю ночь в холодной галерее, если ты не выйдешь.

Лили дергает плечом. Воспоминания о школе ей наверняка неприятны сейчас, потому что школа — это Джеймс, а он — большая незаживающая рана. Мэри мягко гладит ее по руке и поднимается с кровати. Они обязательно поговорят еще, много раз.

— Ты не останешься? — по взгляду Лили непонятно, радует ее это или огорчает.

— Не могу, — Мэри проверяет, на месте ли палочка. — Дамблдор сказал, что я не должна вызывать подозрений, а для этого большую часть дня мне нужно быть на виду. Хотя, конечно, если МакГонагалл начнет задумываться о том, что я делаю в школе, она может прийти к разным выводам.

Лили снова обнимает ее, и Мэри с грустью вдыхает запах ромашкового шампуня. Все неправильно, абсолютно все. И она решает, что ее проблемы побудут пока вместе с ней. Кому какое дело до живых, если они все еще живы?

Северус

На четвертый месяц преподавания он окончательно понимает, что это самое преподавание ему не нравится — совсем. Может быть, дело в зельеварении, где нужно следить за каждой мелочью и постоянно проверять, не нарушает ли кто-то из учеников технику безопасности. А они пытаются нарушить ее постоянно, учитывая, что треть из них крутит головами, смотрит в потолок или записывает слишком медленно. Вот если бы выпросить себе Защиту от Темных искусств… Она всегда привлекала его чуть меньше, чем сами Темные искусства. Зельеварение удавалось ему на редкость хорошо, потому что дома, до школы, он был довольно неуклюжим — но Слизнорт, хоть и посматривая свысока, но все же подтолкнул его к успеху.

— Смит! — он окликает ближайшего к нему ученика с нашивкой Гриффиндора на джемпере. — Что я сказал делать с имбирным корнем?

— Натереть его, сэр.

— И где терка? — Северус раздраженно поджимает губы. — Ваше зелье никуда не годится. Придете завтра вечером на отработку вместе с мисс Пирс.

Смит закатывает глаза и отворачивается. Конечно, почти никому из первокурсников зельеварение не нравится, и это понятно: предмет — один из самых сложных на первом году обучения. Это не идиотский уход за магическими существами или история магии.

Класс пустеет, и Северуса резко выкидывает в настоящее. Уроки хороши только тем, что ненадолго отвлекают его от мыслей — о смертях, о будущем, о том, что подразумевает Дамблдор, беспокоясь о Пророчестве, о том, что нужно появиться перед Лордом, который велел быть у Малфоев завтра вечером. Самое главное — продолжать работать с окклюменцией. Без нее он погубит всех — и себя, и Лили.

— Вы заняты, Северус? — МакГонагалл заглядывает в кабинет. Ее круглые очки некрасиво увеличивают и без того большие глаза. — Нужно обсудить вашего студента.

Опять! А завтра четверг — значит, наверняка будет очередное собрание. Северусу неприятно об этом думать, но ему кажется, что в итоге он или втянется в эту сумасшедшую карусель с рейтингами и баллами, либо уйдет.

— Заходите, — отвечает он, вздыхая. — Что опять случилось?

МакГонагалл садится напротив него. По ее лицу видно, что он ей неприятен, что, несмотря на все уверения Дамблдора, она ни за что не поверит в его раскаяние и желание помогать Ордену. Впрочем, про Лили она тоже ничего не знает, потому что Дамблдор пустил слух, будто Лили с ребенком — за границей.

— Мне кажется, или вы снова отправили ученика на отработку?

— Должен же он получить правильное зелье, в конце концов?

МакГонагалл морщится, хотя она сама не менее строга с учениками, и уж к ней на отработку ходят целыми толпами. Но, разумеется, двойные стандарты в отношении бывшего Пожирателя смерти — это нормально и не может осуждаться. Северус слегка отклоняется, слушая ее замечания вполуха. Так всю оставшуюся жизнь и будут на него смотреть — с недоверием и этой едва уловимой ноткой презрения в глазах. Впрочем, так и должно быть.

— Я приду на собрание, — кивает он, едва дослушав. — Теперь я могу пойти обедать?

МакГонагалл меряет его холодным взглядом и оставляет наедине с самим собой.

Мэри

— Лукотрусов покормила? — Граббли-Дерг вытаскивает трубку изо рта. — А инвентарь на место вернула?

Запыхавшись, Мэри вытирает со лба выступивший пот и глубоко вдыхает влажный ноябрьский воздух, пахнущий прелой листвой. Она только что битый час возилась с саламандрами, пытаясь накормить каждую по очереди, потому что однорукий Кеттлберн уже давно не справляется с этой задачей.

— Почти, — Мэри поджимает губы и поправляет пальцами растрепавшийся пучок на голове. — Честно говоря, я забыла, где у нас живут лукотрусы.

Граббли-Дерг указывает кончиком трубки на большое дерево за хижиной лесничего, потом переводит взгляд на Мэри и хитро блестит глазами.

— Лукотрусы, которых так не любит Кеттлберн, между прочим, отличные малые. Познакомься с ними поближе, раз уж в школе ты постоянно прогуливала мои занятия и бегала в чужую группу к этому сумасшедшему старику. И отчего вы, молодежь, никак не можете рассмотреть прекрасное в малом и на первый взгляд невзрачном? Вечно вам нужны мантикоры и огненные крабы.

Мэри пожимает плечами. Почему же — лукотрусы вполне интересные создания, даже полезные, потому что незаметны. Нужно будет с ними подружиться и забрать одного себе, как забрал Ньют, о котором профессор Кеттлберн уже прожужжал ей все уши.

Выдохнув, Мэри берет ведро с мокрицами и идет к старой сосне с вылезшими из земли корнями. Присев на корточки, она подставляет ведро к стволу и тихонечко произносит:

— Эй, ребята! Смотрите, что я вам тут принесла!