Человек, который унёс Гарри из чулана

3. Житье-бытье

Выйдя из дома с Гарри на руках, Румпель тут же развернулся к двери, чтобы малыш смог посмотреть, где он теперь живет. Перед глазами Гарри предстал невысокий замок, странный-престранный, словно выросший из земли. Он оказался неоднородным — камень, который служил основанием, был разным. Где-то гранитом, где-то мрамором, а где-то и базальтом. А внутри, сообщил Румпель, имеются малахит и яшма, служащие каминами и ваннами. Оконные и дверные проемы обрамлены деревом, как и внутренняя обшивка помещений. И да, Гарри, ты прав, дома тут не построенные, а растут сами, как деревья. Ведь деревья — это своего рода тоже дом для птиц, белок и насекомых.

Видя озадаченность Гарри, Румпель засмеялся и прижался лбом к макушке мальчика.

— Понимаю твоё недоумение, малыш… В твоем мире дома строятся из камней и кирпичей, но здесь домики растут, потому что мир волшебный, Гарри.

— Он слишком мал, чтобы понять это сейчас, — подошла и встала рядом Анна. — Пусть подрастет сперва. А потом ты ему всё расскажешь.

Румпель с тихой досадой уставился на неё, мол, чего встреваешь в наше счастье? Потом, не желая с ней ссориться, недовольно буркнул:

— Ладно, покажи, где и что тут выросло с моих радостей.

— А вон, — Анна поманила их за собой. — Дерево с горшочками…

Румпель длинно присвистнул, увидев престранное пузатое дерево, похожее на баобаб, но с пузырями на ветках. Пузыри были разные по размеру: большие, малые, средние. Некоторые, видимо, созрели, так как попадали на землю и раскололись на две неравные части, образовав таким образом емкость с крышкой. Внутри семян-горшочков была нежная мякоть, которую с восторгом пробовали первые дегустаторы — птички, слетевшиеся на манящий аромат. Румпель принюхался — пахло смесью миндального и овсяного молока, а по консистенции это походило на рассыпчатую пшеничную кашу, только манно-белого цвета. Птичкам она, однако, нравилась, они восторженно пищали и вовсю нахваливали новое растительное блюдо.

— Хм, весьма полезное растение, — глубокомысленно изрек Румпель. — Назовем его горшочковым орехом Поттера. Что ещё, Аннушка? — спросил он явно повеселевшим голосом.

Анна, не решаясь говорить, молча махнула рукой. Румпель с Гарри на руках прошел в указанном направлении к следующему дереву. На первый взгляд оно казалось обычным, но, присмотревшись, Румпель изумленно вытаращился — ветви дерева в точности повторяли оленьи рога, и на них некоторые пташки уже пробовали вить гнездышки. И надо сказать, у них отлично получалось: прутики и соломки вплетались в отростки не хуже, чем на обычные ветки, а ложбинки в развилках были так удобны, что пичуги прямо-таки лучились счастьем, выглядывая из проемов новых норок. Были на дереве и плоды, темно-бордовые, похожие на черешню.

— Хм, оленья вишня, — окрестил растение Румпель и перевел взгляд на лужок неподалеку. На нём тоже появилось кое-что новое — звездчатые цветочки, голубовато-зеленые, глубокого бархатистого оттенка, присущего анютиным глазкам. Подумав об этом, Румпель кивнул и довольно сообщил: — А их мы назовем гаррины глазки. Смотри, Гарри, это твои звездочки…

Анна кашлянула и покосилась на облака. Румпель спохватился:

— Ах да, звезды! Мы ещё ночное небо не видели, — и шепнул опасливо: — А что там? Новые созвездия?..

— М-мм, нет, — Анна покачала головой. — Нет, Хламушка. Открылся мост к другим мирам…

— Зачем?! — Румпель опешенно отвалил рот.

— Видимо, для того, чтобы твой Гарри имел возможность посетить другие миры. Он всё-таки волшебник, и наш мир вынужден подстраиваться под него. У Гарри же нет твоего умения перемещаться между мирами. Вот и…

— То есть, если Гарри вдруг не хватит нашего мира, он сможет удрать в гости к великанам или к разумным лошадям? Но это же опасно! Великаны же могут его не заметить и затоптать! — Румпель испуганно посмотрел на малыша и крепко прижал к себе.

— Ну, значит, будешь беречь мальчика пуще глаза, — пожала плечами Анна. — Или научишь его превращаться в великана.

Гарри слушал, глазел по сторонам и следил взглядом за пролетающими птичками и бабочками. Наконец ему надоело сидеть на руках, и он запросился на землю. Румпель отвлекся от разговора с Анной, выбрал полянку поцветистее и поставил мальчика в траву. К ребёнку тут же подошел Барри и подставил шею, чтобы Гарри было за что схватиться, что он и сделал, потеряв равновесие — ухватился за шерсть большого пса. Три месяца сидения в чулане, увы, затормозили его развитие, тётя Петунья не считала нужным водить Гарри по дому, чтобы он научился нормально ходить.

Румпель это понял и, взяв Гарри за ручки, начал осторожно водить его туда-сюда. Малыш обрадовался и деловито побегал во все стороны, таская «папу» то к одному цветочку, то к другому на самом дальнем конце поля. Бегать в полусогнутом положении, поспевая за шустренькими маленькими ножками, крайне утомительно даже для такого бессмертного существа, как Румпельштильцхен. Так что ничего удивительного не было в том, что он устал и свалился. Гарри, впрочем, не стал уползать от прилегшего в траву дяди, а тихо сидел рядом, смотрел на лютики-колокольчики и наслаждался тишиной и покоем. Слушал шорох трав, глазел на облака и туманные диски огромных планет, плывущих в вышине, никоим образом не удивляясь им, не понимал несмышленыш, насколько это странно — видеть в небе другие небесные тела помимо луны…

Видел Гарри и мост, ажурной высокой аркой выплывающий из туманной зыбкой дали. Он то появлялся, то таял в голубой дымке расстояния, его тонкие опоры и плетения перил дрожали и переливались в мареве пушистого лета. Да, в стране Румпеля царило лето, теплое-теплое, без намека на жару и духоту, просто мечта для жителей средней полосы Земли…

Вот так началась мирная и счастливая жизнь Гарри Поттера, мальчика из чулана, жизнь, полная неги и любви, которой окружили малыша любящие Румпель и Анна. Целыми днями Румпель занимался с Гарри разными развивающими играми, потом по мере того, как крепче и увереннее становился мальчик, начались подвижные игры. Бег, прыжки и прятки, шумная возня с веселыми собаками, которых было так много, что Гарри порой терялся среди них. Но собаки были мирные, ребёнка не обижали, да и как? Им такое даже в голову не приходило — обидеть младенца, напротив, любого за него порвут без раздумий, случись кому косо посмотреть на Гарри. Но таких идиотов, к счастью, не было.

Что больше всего понравилось Гарри в новой жизни, так это тихие вечера с Румпелем. Для них стало чем-то вроде традиции уединиться в маленькой каминной зале, Румпель усаживался за прялку, запускал её и начинал неспешно прясть и рассказывать сказку. Голос у него монотонный, ровный и мерный, как гудение его прялки. Бесконечно длинная тянется нить из белой кудели, наматываясь на веретено. Жужжит-кружит веретено: жур-жур-жур… И казалось — это не пряха рассказывал сказку, а сказка сама рождалась каким-то чудесным образом в неумолчном монотонном гудении быстро вертящегося колеса прялки, в жужжании проворного веретена… Слушал её Гарри очень внимательно, сидя на полу у ног Румпеля, положив руки на колено, и завороженно смотрел на бесконечное вращение колеса-штурвала. Прялка у Румпеля была знатная: большое деревянное колесо с фигурными рукоятками по ободу, похожее на старомодный корабельный штурвал, внизу — педаль, нажимая на которую, прядильщик приводил в движение весь нехитрый механизм.

Иногда место шерстяной кудели занимала свежая солома, душисто-пряная, желтая, она, ложась на мотовило и проходя сквозь пальцы, каким-то чудом превращалась в золотую нить, наматываясь на веретено. И снова Гарри ничему не удивлялся и не спрашивал, потому что сам видел, как это чудо происходит. Ведь кожа-то у Румпеля золотая, и он, начиная творить волшебство, превращал в золото то, что проходило через его руки. Так что, замерев, Гарри слушал сказку и также завороженно смотрел, как из-под кончиков пальцев Румпеля выходит крученая золотая нить, как она, сверкая колючими искорками, наматывается на веретено.

А что касается общения со сверстниками, то здесь, слава богу, тоже было всё в порядке. Детей в мире Изначальной магии хватало, правда, с той лишь разницей, что не было человеческих, а только магические. Но и такие малыши вполне годились для совместного времяпровождения. Играть можно и с кентаврёнком, и с волвёнком, а то, что ребёнок на четырех ногах или периодически перекидывается в смешного и милого щенка лайки… да как это играм-то может помешать?! Это ж, наоборот, здорово и круто! Миг, и каштановый мальчик с цыганскими глазами превращается в веселого бурого пёсика с премокрым любящим язычком. И любви при этом столько, что Гарри ослабевал уже через несколько минут после дружеской атаки и, обессилев, ни слова не мог выговорить от наскоков Никиты.

Да, русского вольгу звали Никита Велесов, равно как кентавра греческого происхождения кликали Троем. Просто не было в мире Румпеля национального различия, как некогда в древнем Вавилоне до божественного вмешательства и последующего раскола. Ну, сюда, похоже, ни один бог не пролез и не помешал народам сохранить единый язык, всеобщий мир и мировую дружбу. За порядком же не абы кто следил, а сам великий король Робин, общепризнанный и всеми любимый бог лесов и долин. Да-да, тот самый славный старина Пак из легенд старой Англии, Хранитель Истории и Времени.

История его неоднозначна с затерянными истоками в глубинах времен, как он любил приговаривать: «пришел я в Англию вместе с Дубом, Ясенем и Терновником и уйду из мира магии и памяти людской только тогда, когда исчезнут они». Потом Робину, как и многим, пришлось перебраться подальше от глаз людских, так как человек стал чураться, а то и преследовать всё странное и ненормальное, с его точки зрения и самомнения, прости господи… Вот и запрятался Робин со своей свитой от греха в невидимый мир.

Описаний Робина Веселого Плута, он же Пак из Холмов Пука и Славный Малый, вроде бы нет в доступной литературе, но, как мне подсказывают те немногие источники, Робин — многолик. То он козликом беззаботным по холмам-долам скачет, то фавном с дудочкой на речном берегу за нимфой ухлестывает, бабник он, всеми любимый, что поделать…

В данный отрезок времени он, слава богу, выглядит человеком, и Гарри сидит на коленях самого обычного с виду мужчины по имени Робин. Сегодня он с Румпелем пришел в гости к королю, и тот, конечно же, сразу к Гарри всей душой привязался, взял мальчонку, посадил на колени и давай тетешкать — по головке гладить и сладостями угощать.

Румпель в кресле напротив примостился с чашкой молока, облагороженного корицей, отпил и, поглазев на худого долговязого хлыща, неодобрительно буркнул:

— Родинку-то под правым глазом ты зачем прилепил? И вообще эта рожа чересчур приметная, если хочешь знать моё мнение…

— И что с того? — с хитрым прищуром безмятежно отозвался Робин. — Я на землю не спускаюсь, люди ко мне тем более не поднимутся, и наши пути никогда не пересекутся. Так что зря ты воздух сотрясаешь, Румб. А так как я решил в этом столетии побывать человеком, то лицо такого типа для этого подходит просто идеально.