Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста

* * *

И расставание с домом возле Монте Смит было не окончательным. Когда я вернулся в Конго, многие спрашивали меня, не собираюсь ли я его продать. Цену, однако, предлагали очень маленькую. Хотя я и чувствовал, что это уже не мой дом, не часть меня самого, все же не хотелось продавать дом моего отца за кусок хлеба. В конце концов я уступил его греческому коммивояжеру Костасу Ставракосу за груз ценных тканей. Выручка с продажи тканей пошла на окончательную оплату дома в Остии. В конечном итоге получилось, что мой отец оставил мне его в наследство.

В дом возле Монте Смит я вернулся всего один раз: мне было больно даже бродить по соседним улицам. И если сегодня я там появляюсь, то только потому, что на мне лежит моральная обязанность оживить в памяти потомков историю нашей общины. И я всегда избегаю проходить мимо казармы итальянских военно-воздушных сил. Однажды ко мне приехал один из двоюродных братьев, который хотел все осмотреть и сфотографировать. Я его проводил, но только до определенной черты, и издали указал на мой дом. Дальше я не пошел. Но они с Зельмой поднялись по ступеням на крыльцо и вошли, а немного погодя позвали меня:

– Сами, иди сюда! Здесь нечто такое, на что ты обязательно должен взглянуть!

Я не пошел, подниматься мне не хотелось. Но в конце концов они меня уговорили: они нашли мезузу[14] нашего дома, все еще прибитую к косяку двери в гостиную. А я сидел на полу, и мне было очень плохо, хотелось плакать. Это был первый раз, когда я снова вошел в дом. Я узнавал лестницы, комнаты, и в голове теснилось множество мыслей. Мы осторожно сняли с косяка мезузу, потому что она уже одряхлела и выглядела очень неважно, и вынесли из дома. Я привез ее с собой в Остию и хранил до тех пор, пока один из родственников Зельмы, раввин, не посоветовал мне избавиться от нее. И я закопал ее на родосском кладбище, рядом с могилой матери.

В Бельгийское Конго я вернулся еще холостяком, но поверил Стелле Альхадеф, жене двоюродного брата, что встретил особенную девушку. Я показал ей фото Зельмы, попросив быть сдержанной: Зельма еще не вошла в брачный возраст и между нами ничего не было, кроме взглядов и нескольких нежных слов, оставивших в моей душе глубокий след.

Через два года Стелла со всей семьей проводила отпуск на Родосе. Там она лично познакомилась с Зельмой и не могла дождаться, когда сможет сказать мне, насколько девушка ей понравилась. Она поинтересовалась, не изменил ли я своих намерений, а то ее брат Давид тоже обратил внимание на Зельму. Я заверил, что намерен жениться на Зельме и дожидаюсь момента, чтобы попросить ее руки.

Впрочем, все эти три года я тоже не сидел сложа руки. В Новый год я посылал письма и поздравления всей ее семье. Конечно, они предназначались ей, но мне не хотелось выказать неуважение к ее родителям. На момент нашего знакомства Зельма была еще очень молода, и мои редкие послания были для меня способом присутствовать в ее жизни и при этом не быть навязчивым.

Однако Стелла дала мне понять, что время бежит быстро, а мое терпение и почтение к юному возрасту Зельмы могут обернуться против меня. Нельзя так долго ждать, я должен убедить ее приехать ко мне в Элизабетвиль и стать моей женой. Шел 1958 год, мне было двадцать восемь лет, а Зельме – шестнадцать с половиной. Но все же она была еще слишком маленькой, чтобы путешествовать в одиночку.

И тут мне представился уникальный случай. Тесть и теща моего дяди Рубена уезжали в отпуск и должны были завернуть на Родос. Я спросил, могу ли попросить их о деликатной миссии привезти ко мне невесту. Оба восприняли это с энтузиазмом и сказали, что уезжают через пару месяцев.

Я начал подготовку. Сразу отправил Зельме письмо с вложенным билетом до Бельгийского Конго и деньгами. Потом написал ей, что за ней приедут двое моих родственников и пусть она на присланные деньги купит себе красивое свадебное платье и сделает прививку против малярии.

Ее родители были счастливы узнать, что дочь нашла себе жениха из хорошей семьи, и одобрили ее отъезд.

Она приехала в Африку, где никого не знала, кроме меня, но все приняли ее с любовью и с радостью участвовали в празднике по случаю нашей помолвки. Через неделю, 5 декабря 1957 года, мы заключили гражданский брак, чтобы иметь на руках все необходимые документы для заключения брака религиозного, который мы предполагали совершить в Солсбери в Родезии, где располагался центр наиболее крупной еврейской общины. Там жила моя кузина Сара, и я попросил представить меня раввину. Тот сказал, что ему потребуется время, чтобы оценить ситуацию. Я понял, что дело затянется надолго, и решил пока отправиться с Зельмой в свадебное путешествие. В конце концов, мы уже были мужем и женой и имели все основания жить вместе. Я предложил ей на пару недель съездить в Кейптаун. У раввина будет достаточно времени, чтобы все обдумать, а мы по возвращении сможем поехать в Солсбери и выслушать его вердикт.

Мы провели в Кейптауне две прекрасные недели, хотя наш религиозный брак был все еще под сомнением.

Вернувшись в Солсбери, я снова позвонил кузине Саре, чтобы узнать, сдвинулось ли наше бракосочетание с мертвой точки. Она ответила, что раввину нужно еще время. Тогда я попросил ее поблагодарить раввина за его благорасположение и передать, что мы обратимся к другому. Оставаться здесь дальше и дожидаться ответа, который мог оказаться отрицательным, я не мог: на работе накопилось много дел. Надо было возвращаться в Бельгийское Конго. На следующее утро мы должны были уехать. Я повесил трубку, и мы улеглись спать.

Было уже одиннадцать вечера, когда позвонила Сара:

– Не уезжай! Раввин сказал, что совершит обряд!

Нас заставили помучиться, но наш брак стал реальностью. Обряд состоялся 10 января 1958 года.

Зельма приехала как раз вовремя: она успела насладиться последними хорошими днями моего пребывания в Африке. Мы очень много работали, но зато сумели обеспечить себе стабильное и безбедное существование. Однако этот радостный период длился недолго.

Уже с 1960 года в Бельгийском Конго начались бурные события. Невыносимая политическая нестабильность очень скверно отражалась на экономике. У нас периодически экспроприировали собственность, вне зависимости от того, кто на данный момент был у власти. Наши магазины разрушали, предварительно разграбив. Мы были вынуждены резко сократить деловые поездки по стране и уволить часть сотрудников. По большей части это были конголезцы, люди, с которыми у нас установились тесные и уважительные отношения. К примеру, нашего повара я несколько раз спасал от стычек, происходивших в Камине, и отправлял в его родную деревню Мукини, пока страсти не утихнут. Однажды вечером он появился у нас в доме, хотя я отпустил его примерно час назад. Я думал, что он что-то забыл и поэтому вернулся, но на самом деле он пришел, чтобы предупредить нас: лучше бы нам забаррикадироваться, потому что уличные стычки уже начались в нашем районе. Теперь такое случалось у нас ежедневно. Мы столько работали, чтобы потом увидеть, как плоды наших трудов разворовывают алчные политики и как их разрушают просто от злости.

Но мы и представить себе не могли, что дело обернется гораздо хуже. После того как у власти оказался Мобуту, ситуация стала стремительно меняться, и для нас, иностранцев, постоянное проживание здесь становилось все более рискованным. Однажды вечером по радио Леопольдвиля передали послание президента: начиная со следующего дня все белые – вне зависимости от национальности и района проживания – обязаны сдать свое имущество гражданам нового государства Заир. На следующее утро, когда я шел открывать магазин, передо мной возник прекрасно одетый темнокожий.

– Господин Модиано, – сказал он, протягивая мне конверт, – это для вас.

Я вскрыл конверт и нашел внутри официальное письмо от правительства. Там говорилось, что я должен сдать им все, чем владею: банковские счета, дом, магазин. Кроме того, если у правительства возникнет во мне необходимость, я буду обязан работать на правительство. По счастью, на меня посланец правительства не претендовал, ему просто хотелось как можно скорее добраться до моих банковских счетов.

Оглушенный такой наглостью, я пошел следом за ним, с трудом сдерживая гнев. В банке служащий быстро закончил дело, словно речь шла об обычной процедуре: переписал мой банковский счет на имя этого наглеца и заверил, что у меня нет долгов перед государством, что я в ладу с законом и на мне не висит ни одного финансового обязательства. Покончив с формальностями, он протянул мне ручку, чтобы я подписал документ. Все, чего я добился за долгие годы работы, было аннулировано одним росчерком пера. А все мое имущество – дом, машина, грузовик и все магазины – исчезли как во сне.

Домой я вернулся опустошенным. Осмыслить то, что произошло, я не мог. За несколько минут моя жизнь совершила еще один крутой вираж, и судьба вновь поставила меня перед радикальным выбором: я в очередной раз был должен бросить все в той стране, что уже стала моей.

Впрочем, бегство теперь было неизбежностью. Обстановка на улицах обострялась, и среди колонистов ходили ужасные истории о насилии и постоянных угрозах со стороны людей Мобуту. У каждого из нас был либо родственник, либо знакомый, кому пришлось с этим столкнуться. В любой момент можно было получить пулю от какого-нибудь невменяемого военного. Мне самому довелось оказаться в такой ситуации.

Однажды вечером, чтобы спастись от нападений солдат, мы, местные коммерсанты, укрылись в католической миссии неподалеку от нашего дома, в Камине. Там находилась больница, которой руководили священники. Вот в ней мы и спрятались. Среди нас были бельгийцы, греки, итальянцы, люди, которые давно здесь жили и создали в этой стране богатство и себе, и другим. А теперь мы были вынуждены прятаться, как мыши, чтобы не попасть в руки насильников из войска захватчиков. Среди нас была и наша близкая подруга, синьора Иргандес. Она прибежала в больницу вся в слезах и рассказала, что ее дом окружили пьяные солдаты. Ей удалось убежать, а ее муж и брат не смогли и теперь оказались в западне. Видеть ее в слезах было выше моих сил: эта славная женщина рисковала потерять своих близких из-за каких-то пьяных идиотов. Это было уже слишком. Дом семьи Иргандес находился от нашего убежища километрах в двух. Надо было что-то делать, чтобы помочь ей. Я наметил план действий, сел в машину и поехал. Доехав до места, я обнаружил там целую банду в дымину пьяных солдат. Они еле стояли на ногах, размахивали ружьями, как игрушками, и могли в любой момент выстрелить просто так. Я вышел из машины и пошел им навстречу, заговорив с ними на суахили, которым владел довольно прилично. Парни обернулись, услышав мой голос, и стали слушать. Вид у них был ошалелый, движения замедлены, но это не делало их менее опасными: пьяный и заряженное ружье никогда не составляют удачную комбинацию. Надо было вести себя максимально спокойно.

Я довольно развязно приветствовал их, делая вид, что вовсе не удивлен их присутствием.

– Привет! – сказал я и указал на машину: – У меня там ящики с пивом, взять не желаете?