Волосы циннвальдитового цвета

3

На встречу Артем отправился часам к одиннадцати. Выдался теплый осенний денёк, мусорщики старательно убирали нападавшие за ночь листья, слабый ветерок разносил во всё стороны приторно-сладкий запах перегноя, люди одевались непростительно легко для второй половины сентября.

Артем быстро отыскал тот самый двор, остановился у двери, на всякий случай подошёл к домофону и набрал нужный номер, после чего встал напротив подъезда, любуясь природой. Неподалеку оживленно, если не сказать ожесточенно, спорили два пенсионера.

— Дурья твоя башка! Да ты ничего не смыслишь! Давно пора сменить нумерацию домов. Раньше как, — говорил долговязый лысый дедушка с грозно надвинутыми на глаза кустистыми бровями, — слева четные — идешь в сторону возрастания, слева нечетные — идешь в сторону убывания. А должно быть наоборот.

— Глупости! Старый ты дурень! Да какой во всём этом смысл! — горячился с виду покладистый, весь круглый старичок, грозно размахивая своей тросточкой. — Вам лишь бы как на Западе. У нас свои традиции, свои правила.

— Пустоголовый пень! Да как же ты не поймешь — нам нужны реформы! Пора что-то менять, или наш город заполнят толпы мигрантов.

Проходивший мимо мужичок лет тридцати заинтересовался разговором, остановился.

— Простите, но вы оба неправы. Нечего перекладывать с больной головы на здоровую. Строители сами разберутся, как нумеровать дома. Пусть улица начинается хоть с дома под номером минус сто, а заканчивается домом плюс девяносто — это их дело. Только так удастся бороться с миграцией в среднесрочной перспективе. Помимо прочего, это поможет побороть и кумовство.

— Сопляк недоделанный! — заорал долговязый дедушка. — Толком разберись, от чего польза, а от чего вред, уже потом в разговор умных людей лезь.

После этого все трое заголосили в унисон, разобрать что-либо в их репликах не представлялось возможным. Озадаченный Артем хотел было подойти и выяснить в чём дело, когда заметил ещё одного старичка, того самого, которому вчера передал посылку.

— Здравствуй, — поприветствовал его дедушка. — Пришёл все-таки. Это хорошо.

— Так вы мне писали?

— Я, я, — подтвердил дедушка. — Ты к ним не суйся, сами разберутся, — сказал он, кивнув в сторону споривших.

— Они же друг друга поубивают.

— Каждый год перед выборами такое творится.

— Перед выборами?

— Ну да, сегодня же выборы в муниципалитет. Три или четыре кандидата выдвигаются. Новую теорию предложили борьбы с миграцией. Мол, если перенумеровать дома, к нам в город станут меньше перебираться на постоянное место жительства. В прошлый раз предлагали бороться с голодом в Африке запретом завозить туда еду. А ты про выборы, видать, не слышал?

Артем отрицательно покачал головой.

— А организаторы хвалились, обещали рекордную явку в два процента.

— Честно говоря, я и не знал, что у нас вообще какие-то выборы проводятся.

— А почти никто и не знает. Это больше ритуальное действо, этакая дань традициям прошлого. Они пользовались популярностью ещё в государственный период. Тогда людям предлагали поставить галочку на бумажке напротив чьего-то имени, потом эти бумажки выкидывали, а их сменяли другими, с галочками напротив нужной фамилии. В развитых странах действовали хитрее — на словах предлагали выбрать между двумя разными фамилиями, а на деле от этих фамилий ничего не зависело. Зато создавалась видимость легитимности. Когда государства прекратили свое существование, и земля перешла в частную собственность, необходимость создавать эту видимость пропала, но традиция проводить выборы осталась. Говорят, нынешние представители муниципалитета даже не совсем свадебные генералы — собственник прислушивается к их советам.

— А в чем же тогда суть выборов? Если всё равно назначают кого нужно?

— А вот в этом, — дедушка кивнул в сторону споривших. — Видишь, как они горячатся. Эмоции ведь неподдельные. Могут так целый день поливать друг друга грязью. Вот тот вот, — он указал на долговязого, — социал-демократ, второй, — дедушка ткнул указательным пальцем в сторону круглого, — национал-консерватор, а молодой, наверное, либерал. Молодые они, нынче, все либералы.

— Либерал? — удивился Артем. Он ни слова не понял из того, что сказал старик.

— Да, либерал. Как бы тебе объяснить. Ну, представь, к примеру, что люди неожиданно разделились на три категории: одни едят пирожки повернув их боком, другие положив плашмя, а третьи поперек. Хотя первый и третий способы довольно неудобны, по сути ничего плохого нет в том, что кто-то предпочитает есть пирожок так, а кто-то иначе. А вот если все эти три категории возненавидят друг друга, каждый будет кричать, мол, вы едите неправильно, надо так, а не иначе, и вообще, вы вруны и дегенераты — тогда мы и получим политические течения. Смотри на них внимательно. Их озлобленность не показушная, а в основе логики каждого лежит элементарный принцип: если это говорит мой идеологический противник, то это ложь, глупость и пособничество государству. К примеру, стоит только сказать консерватору «земля круглая», как тут же прибежит либерал и начнет спорить, придираться и ехидничать. А следом за ним подоспеет и социал-демократ, высказать третью, обязательно отличную от первых двух точку зрения. До исступления будут поливать друг помоями, когда выговорятся, разойдутся. Каждый из них свято убеждён в существование заговоров, которые плетут другие двое. Да и вообще люди, подобные им, склонны объяснять всё заговорами власть имущих. Им кажется, что если у кошки родились котята, то это обязательно кому-то выгодно.

— Неужели есть люди, которым это интересно?

— А то, целым двум процентам населения, если верить обещаниям агитаторов в этом году. Политикой, правда, в основном старики и молодежь интересуются, остальным до неё дела нет, проценты по кредитам нужно платить. Если хочешь, можем сходить на избирательный участок, познакомишься с кандидатами.

Артем ещё раз посмотрел в сторону споривших. Круглый старичок с костылем, раскраснелся, зыркал по сторонам, грозился кулаком, долговязый размахивал руками, обещал поколотить своих оппонентов, третий, тот, что помоложе, ругался отборными матами и всячески высмеивал почтенный возраст двух других.

— Да не особо хочется, — признался Артем.

— Ну и правильно, — согласился старик. — Я бы и сам не пошёл. Чем тратить время, поговорим о деле. Где же мои манеры, — спохватился старичок. — Андрей Антонович Антонов. По отчеству необязательно. Пошли, погуляем по окрестностям, Артем.

— Пойдемте, — согласился Курков.

Они некоторое время шли молча, старик отстраненно поглядывал по сторонам. Заметив школьника, он грустно улыбнулся.

— Знаешь, в бытность мою молодым можно было застать осенние костры. Люди сгребали листья в огромную кучу и поджигали их. Дыму было — не продохнешь. Старики ворчали, а нам, молодежи, нравилось. То и дело подкидывали листву и веток в костер, кружились поблизости, убегали от дыма. Самые отчаянные прыгали прямо через пылавшие кучи, — старичок мечтательно вздохнул, словно бы на мгновение вернулся в те так много значившие для него времена. — Мой дед тогда был жив. Ты не представляешь, насколько он казался мне дряхлым, даже государства застал. Генная инженерия тогда находилась в зачатке, старели люди быстрее. Это сейчас и в восемьдесят можно выглядеть на сорок, а дед мой уже в шестьдесят пять хуже меня теперешнего выглядел, — старик снова вздохнул, на этот раз тяжело. — Сейчас про государство принято говорить только плохое, но дед отчего-то скучал по тем временам, часто вспоминал о них с ностальгией. Наверное, по той же причин, по которой я теперь вспоминаю о своем детстве. Если хочешь знать моё мнение, золотым временем был период становления анархо-капитализма. Земля стоила дешевле, чем сейчас, позволить ее приобрести мог любой предприниматель средней руки. Даже теперь наверняка где-то в Центральной части Русской равнины остались участки, на которых живут потомки неудачно вложивших деньги капиталистов. Такие крупные центры, как наш город, не играли тогда ключевой роли. Капитал, если хочешь, был децентрализован, мобилен, очень быстро перетекал. Да и службы безопасности подчинялись муниципалитету, а не частникам. Но главное — блюстителей ещё не изобрели. Ты не представляешь, каково это — в середине жизни позволить забраться в голову черт знает кому и приглядывать за мной, словно бы я ребёнок. Сам факт этого пугает. Да, пока их ввели не во всех городах, да и позволить это сомнительное удовольствие могут только преуспевающие поселения, но я убежден, что массовое распространение блюстителей является вопросом времени. А какими стали люди после их введения? Холодные, расчетливые, смотрят на других свысока, всё делают по закону. Но одним-то законом не обойдешься, даже в самой формальной системе, которой, по сути, является система юридическая, должно оставаться место человечности, — дедушка вздохнул в третий раз. — Ну да не буду надоедать своим старческим бурчанием. Не для того я тебе пригласил. Тебя Артемом зовут, правильно?

Курков кивнул.

— Внука моего так зовут, — старик остановился, повернулся к Артему, посмотрел прямо ему в глаза. — Ты понимаешь, с кем связался? Догадываешься, чем занимаются люди, на которых ты теперь работаешь?

— Подозреваю, они наркоторговцы.

— Ты ведь в курсе, что с тобой будет, если попадешься?

Артем снова кивнул.

— Не веришь, что тебя поймают?

Артем пожал плечами. В ответ старик хмыкнул.

— Знавал я одного шустрого паренька, когда-то работал с ними. Быстро разбогател, а ума не набрался. Деньги вскружили ему головы, он связался с детишками богатеев, начал хулиганить. Разве не забавно — попался не на наркотиках, а на мелких кражах. На спор таскал продукты из магазина. Хорошо, не всплыли подробности его жизни, каким-то образом он сумел скрыть, что пускал себе кровь, поэтому выслали. А так тюрьма, почитай рабство. Иной раз получишь даже небольшой срок — живым не вернешься. Так затаскают на карьере, ногами шевелить не сможешь. Я вот всегда думаю, почему он делал это? Зачем воровал, когда в деньгах не нуждался?

— Клептомания, — предположил Артем.

— Какими все грамотными стали. Клептомания! Не думаю. Мне кажется, всё глубже. Внутренняя потребность стать самостоятельным, пусть даже так. Желание освободиться от извечного контроля любой ценой. Разбил витрину, стащил мелочь, напал на прохожего — неважно в какой форме выражается протест, но по сути это детское, неосознанное желание заявить о себе, как о личности, свободном индивиде. Сейчас тебе сложно понять, ты недостаточно долго живешь без надзора. Я же прожил так большую часть жизни. Когда блюстителей стали внедрять, мне было около пятидесяти. Дед рассказывал, что за его жизнь технологии совершили безумный скачок. Он родился, когда о беспроводных телефонах никто не слышал, а дожил до сверхзвуковых поездов, летающих автомобилей, фотонных ракет, колонизации планет земной группы. За его недолгую по нашим меркам жизнь люди трижды меняли свое представление о Вселенной и законах природы. А какие перемены увидел я, увидел ты? Генная инженерия совершенствовала свои методы, электростанции становились доходнее и экономичнее, развивались методы извлечения энергии из возобновляемых источников, расход ракетного топлива уменьшился, урожайность несколько возросла. Это всё замечательно, но ведь в умах людей ничего не переменилось. Фундамент, на который опиралась наша наука, остался прежним, потрескавшимся и изношенным, но пока ещё надежным. За прошедшее столетие безгосударственного периода мы не увидели ничего принципиально нового. А что в области общественной жизни? Нам обещали свободу, нам обещали честную конкуренцию, а в итоге? Налогов нет, это да, но подняться с самого низа без невероятного везения невозможно. Собственники земли в прибыльных районах не торопятся её продавать, устанавливают свои законы на принадлежащей им территории, а мы обязаны с ними мириться. И на всё готов ответ — не устраивают условия, на которых я предоставляю вам право пользоваться землей, уезжайте. Каково?