Черно-белый оттенок нежности

– Наверное мне следовало бы радоваться, что я свободна, что не придется снова возвращаться в тюремную камеру. Проблема только в том, что я не знаю что мне делать с этой свободой.

Услышав эти слова он мягко улыбнулся и подошел к кровати, на которой она лежала, в несколько шагов преодолев разделяющее их расстояние. В его взгляде было все – от нежности, до молчаливого понимания и одобрения. Этот взгляд успокаивал, обволакивал, вселял уверенность, которой ей так не хватало. Но было в его взгляде еще что-то, чего она никак не могла понять, только чувствовала. Какая то призрачная, едва уловимая искра тлела на самом дне его темных зрачков и это пугало ее, напоминая о недавнем прошлом.

– Свобода дает море возможностей начать жизнь с начала, с чистого листа, зачеркнув все ошибки прошлого. Ты еще так молода, так невинна. У тебя впереди вся жизнь и море дорог, которые ты можешь выбрать.

Вдохновленно произнес он и осторожно сжал своими теплыми руками ее холодную ладонь, заставив вздрогнуть от живого человеческого тепла.

Первым ее порывом было убрать руку, но она сдержалась, не желая показаться неблагодарной. Досчитав про себя до десяти, она подняла глаза и посмотрела на него долгим проницательным взглядом.

– Зачем вы это делаете?

Спросила она то, что в данную минуту волновало ее больше всего.

Он улыбнулся, продолжая сжимать ее ладонь в своей, аккуратно поглаживая большим пальцем.

– Зачем вы помогаете мне?

Повторила она свой вопрос более требовательно и уставилась на него в ожидании ответа.

– Аллах велит помогать нуждающимся, протягивать руку помощи сбившимся с пути, вселять надежду в отчаявшихся.

Его слова вызвали в ней волну протеста, граничащую с негодованием. – Когда я последний раз слышала эту фразу, все закончилось очень плохо.

Зло усмехнулась она.

– Религия может стать инструментом для разрушения в руках падших, но истиная вера живет только в благородных сердцах, способных на сочувствие и сострадание.

Мягко произнес он, сопроводив свои слова уверенным взглядом.

– Простите, но я больше не верю во всю эту чушь.

– Я не могу осуждать тебя за это. После всего что ты пережила, это нормальная реакция. Ты устала, напугана, запуталась. И только только начала осознавать свои ошибки.

– У меня складывается ощущение, что вся моя жизнь одна сплошная ошибка.

Мрачно бросила она, отвернувшись к стене и не глядя на него.

– Не говори так. Жизнь дается нам Аллахом как бесценный дар, которым человек может распоряжаться по своему усмотрению. И все проблемы, трудности и несчастья, которые посылает нам он на жизненном пути – лишь испытание для нашей веры и силы духа.

Он сделал эффектную паузу, давая ей время осмыслить его слова и продолжал.

– Ты сильная девочка и справишься со всеми трудносями, которые выпали на твою долю. Ты даже сама не знаешь, насколько ты сильная.

Она хотела что то сказать, но в последний момент передумала и лиш криво усмехнулась, всем своим видом показывая что не верит ни одному его слову.

На несколько минут в помещении повисла густая гнетущая тишина, которую нарушало лишь ее шумное дыхание. Ее переполняли самые противоречивые чувства, которым она не могла дать выход при постороннем человеке. Ей хотелось плакать, кричать, рвать подушку и грызть ногти. Но вместо этого она молча лежала на кровати, откинувшись на выские подушки и изо всех сил сдерживала медленно подступающие к глазам слезы, не желая выглядить слабой перед этим незнакомым мужчиной.

От приближающейся истерики ее спас врач, как нельзя кстати, вошедший в палату с медкартой в руках и дежурной улыбкой на губах.

– Добрый день. Ну как сегодня себя чувствует наша юная пациентка?

Приветливо спросил он, бросив на нее оценивающий взгляд.

– Нормально.

Буркнула она, не глядя на молодого мужчину в белом халате.

– Тебя что нибудь беспокоит?

Спросил врач, подходя ближе. Он аккуратно приподнял ее руку, безвольно лежащую на кровати и критически осмотрел наложенные на запястья битны.

– Меня беспокоит многое, доктор, но боюсь это уже не ваша компетенция.

Ядовито произнесла она, бросив на него откровенно враждебный взгляд. Она понимала, что врач не виноват в ее проблемах и не заслуживает такого обращения, но ничего не могла с собой поделать. Ей было больно. Болело там, где никакие обезболивающие не действовали. У нее болела душа и мучительно хотелось плакать.

– Простите ее ради бога, доктор. Она еще не вполне отошла от пережитого в тюрьме.

Извиняющимся голосом произнес муфтий, протягивая врачу руку, которую тот пожал с такой же вежливой улыбкой на губах.

– Вам незачем извиняться. Я все понимаю. К сожалению в мою компетенцию действительно не входит лечить души, но вот что касается тела…

С этими словами он подошел к металлической каталке с инструментами и взяв пинцет и скальпель вернулся к ней. Приподняв ее руку и сделав небольшой надрез, он осторожно снял повязку с ее запястья, внимательно осмотрев только что зарубцевавщийся шрам и удовлетворенно кивнул.

– Раны уже затянулись, поэтому можно снять бинты.

С этими словами он снял повязку и со второй руки, обработав рубцы какой то прозрачной жидкостью.

– Думаю что ты можешь вернуться домой прямо сегодня.

Наконец произнес врач все с той же дежурной улыбкой и что то записал в медецинской карте, которую держал в руках.

Она молчала, никак не отреагировав на его слова.

– Спасибо доктор. – С улыбкой произнес Хаджи, снова подав врачу руку. Тот кивнул и вышел из палаты, оставив их наедине.

– Ты слышала, что сказал врач? Ты можешь поехать домой хоть сейчас. Ты свободна, Мадина.

Воодушевленно произнес он, внимательно наблюдая за ее реакцией, но ее не было. Она лежала неподвижно, словно тряпичная кукла из которой вынули стержень. Без чувств, без эмоций, без реакции.

– Ты не рада?

Понаблюдав за ней некоторое время, спросил он.

Прошла целая вечность, прежде чем она повернулась к нему и произнесла глядя ему в глаза и чеканя каждое слово.

– Мне некуда идти. У меня больше нет дома. Мои родители отреклись от меня. Они не хотят меня знать.

Ее слова, насквозь пропитанные горечью, как удар хлыста рассекли воздух над их головами. Ее голос звучал глухо и безжизненно, но он лишь слегка улыбнулся, глядя не нее с плохо скрываемым восхищением.

– Это не так. Твои родители любят тебя и всегда примут обратно в семью. Возможно не сразу, но примут. Им сейчас тоже тяжело и больно. И требуется время, чтобы они простили и приняли тебя. Всем вам сейчас нужно время, чтобы смириться с происходящим.

– Да вы оптимист.

Бросила она и в ее голосе прозвучал плохо скрываемый сарказм.

– А пока они думают простить меня или нет, мне придется пожить на улице.

При этих словах, его улыбка стала шире. Он подошел совсем близко к кровати и снова взял ее руку в свои широкие теплые ладони, заставив посмотреть ему в глаза.

– Ты можешь пожить в моем доме, если хочешь.

Она удивленно вскинула брови, не веря собственным ушам.

– Интересно, вы всех страждующих ведете к себе домой?

Язвительно спросила она, хотя совсем не хотела обидеть его.

– Не всех. Только тех, у кого чистая душа.

Миролюбиво ответил он и легонько сжал ее руку в одобрительном жесте.

Они решили, что предстоящую ночь она проведет в больнице, а затра утром Хаджи заедет за ней и отвезет в свой дом. Это время, она провела, словно у тумане, все еще не веря в реальность происходящего. До сих пор она не могла осознать что свободна, что ей больше не придется возвращаться в душную сырую тюремную камеру. Она свободна. Это значит, что выйдя из больницы она может идти куда хочет и делать что хочет. Она уже забыла, как это – вдыхать свежий весенний воздух, смотреть в бескрайнее голубое небо, запрокинув голову и беспричинно улыбаться, подставляя лицо ласкающему теплому солнцу. Она забыла запах улиц, на которых прошло ее детство. Лишь приторный тошнотворный запах сырости и плесени навсегда въелся в ее сознание. Он чудился ей даже здесь – в кристальной белизне больничной палаты.

На глаза мгновенно навернулись слезы, которые она больше не могла и не хотела сдерживать. Они тугим потоком текли по ее щекам, капая на одеяло и оставляя привкус соли на губах. Она обессиленно упала на кровать и зарывшись лицом в подушку долго рыдала, дав волю душившим ее чувствам. Помимо растерянности, она чувствовала страх. Страх перед реальностью, с которой она теперь оказалась один на один. Она никак не могла признаться самой себе что совершенно не представляет как дальше жить. Как вернуть семью, которую она потеряла по собственной глупости и малодушью. Как вымолить прощение у родителей, которым причинила столько горя, как очистить репутацию брата, которую запятнала своими поступками. Она не знала, как вернуть друзей, как восстановиться в институте, и как по кускам собрать свою разбитую вдребезги жизнь. И это пугало ее, довоя до отчаяния. Она боялась, что у нее не получится вернуть все то, чего она лишилась. Боялась стать пленницей на свободе.

Прорыдав несколько часов подряд, она все таки уснула, забывшись тяжелым тревожным сном, который не принес облегчения.

Следующий день начался со скромного больничного завтрака, состоящего из чашки черного кофе, пары бутербродов и визита врача, который выдал ей все необходимые бумаги для выписки. Позже зашла медсестра и снова обработала бледные рубцы на запятьях, дав ей с собой маленький пузырек с прозрачной жидкостью. Потом приехал Хаджи, встретив ее со своей неизменной ласковой улыбкой, вселяющей надежду и согревающей сердце. Он привез одежу, которую она надела, потому что своей у нее не было. Одежда была немного велика ей по размеру, но она ничего не сказала, не желая обидеть его. Они вместе вышли из здания больницы и пересекли небольшую прямоугольную парковку, направляясь к его машине. С некоторой опаской, она вышла из здания, оказавшись на шумной оживленной улицы, кищащей машинами и прохожими, спещащими на работу. Затравленно оглядываясь по сторонам, она неуверенно шла за ним, все еще до конца не веря в реальность происходящего.

Она глубоко вдыхала прохладный свежий весенний воздух, заставляя себя успокоиться. Потом вдруг остановилась и запрокинув голову посмотрела на глубокое голубое небо, на котором не было ни единого облачка. Солнце уже было довольно высоко, слепя глаза янтарными лучами и подстатвив под них бледное осунувшееся лицо она благодарно улыбнулась, прикрыв глаза от удовольствия.

Когда она снова открыла глаза, наткнулась на взгляд Хаджи, в котором прочитала молчаливое одобрение. Ему не надо было объяснять что происходит, что она чувствует, о чем думает. Он понимал все без слов, словно сам пережил нечто подобное. Иногда ей казалось, что он понимает ее лучше, чем она сама себя и знает больше, чем знает она.

Он терпеливо ждал, пока она привыкнет к суете и шуму улицы, перестав тревожно оглядываться, высматривая осуждающие лица. Не торопил ее, пока она смотрела на него, судорожно вдыхая свежий воздух и привыкая к свободе. И лишь когда она оказалась около огромного черного джипа, он предусмотрительно открыл перед ней дверь. Она села в машину, блаженно вдыхая запах натураной кожи, которой были отделанны сидения и едва уловимый аромат хвойного ароматизатора. Он бросил на нее заботливый взгляд, и убедившись, что с ней все в порядке, повернул ключ в замке зажигания. Машина плавно тронулась с места.