Бороться, чтобы дышать
Читать книгу "Бороться, чтобы дышать"
Она выглядит так же, как месяц назад, когда я в последний раз ее видела. Длинные, седые волосы, лицо загорелое от долгих часов, проведенных на солнце за посадкой цветов, глаза карие, как у меня. Трудно поверить, что она так больна, что ей осталось всего несколько месяцев. Врачи слишком поздно выявили рак, и метастазы уже распространились от матки к желудку. Они сказали, что можно попробовать химиотерапию, но мама отказалась, сказав, что если ей суждено умереть, то она сделает это на своих условиях, а не пока ее тело накачивают ядом.
Не могу сказать, что я с ней согласна. Всякий раз, когда об этом думаю, мысль о том, что ее больше не будет рядом, убивает меня. Я хочу, чтобы она боролась, но это не моя битва.
— Я в порядке, просто хотела немного прилечь. А теперь расскажи, как прошла твоя поездка?
— Мама, я разговаривала с тобой каждые несколько часов, — напоминаю, помогая ей сесть.
— Да, но городок маленький. Никогда не знаешь, с кем можешь столкнуться.
В этом она права.
— Я видела Ронду. Ты не упоминала, что она беременна, — бормочу я, опуская часть про лучшего друга Остина, полагая, что, если проигнорирую любого, кто имеет к нему хоть какое-то отношение, возможно, смогу проигнорировать тот факт, что это Кордова, и есть шанс, что в какой-то момент я его увижу.
— Бен был с ней? — Вот вам и план.
— Да, они кажутся… счастливыми, — последнее слово я произношу шепотом. Счастье для меня — очень странное понятие. Я даже не помню, когда в последний раз была по-настоящему счастлива.
— Что случилось? — спрашивает мама, касаясь моей щеки.
— Просто устала.
— Твоя комната готова, почему бы тебе не пойти и не вздремнуть? А потом отправимся ужинать в «Корзинку для пикника».
— Это место все еще существует? — недоверчиво спрашиваю я.
«Корзинка для пикника» — небольшой металлический трейлер, который превратили в закусочную, где подают в основном гамбургеры и картофель фри, и он открыт только в летние месяцы. Для детей в Кордове он как «Макдональдс». Обычно я бы сразу согласилась там поесть, потому что у них отменные гамбургеры, но мысль столкнуться с кем-то из давних знакомых не кажется мне столь привлекательной.
— Конечно. Иди, приляг, а через пару часов поедем.
— Мам, я, правда, не думаю, что смогу сегодня куда-то пойти, — говорю, наблюдая, как она сворачивает одеяло, под которым лежала, и кладет его на спинку дивана.
— До отъезда из дома ты любила там бывать, — говорит она, с разочарованным видом поворачиваясь ко мне.
— Извини, ты права. Звучит здорово, — говорю, нацепляя на лицо улыбку, которая, как я знаю, не затрагивает моих глаз. Не хочу, чтобы мои страхи или прошлое запятнали последние воспоминания о ней; мама заслуживает гораздо большего.
— Отлично, а теперь пойди, приляг. — Она подталкивает меня к моей прежней спальне, которая, к счастью, не выглядит такой же, какой я покинула ее много лет назад. Картины, висевшие раньше на стенах, теперь исчезли, сами стены выкрашены в бежевый цвет, хорошо сочетающийся с темно-синим покрывалом и картиной над кроватью с изображением ночного океана.
Единственная нетронутая вещь в комнате — наше фото с отцом. Мы катались на вездеходе сразу после ливня. Повсюду была грязь, а папа проехал через каждую лужу на тропе. Я сидела перед ним, перепачканная с ног до головы, но мы оба улыбались. Я помню тот момент, тогда так сильно смеялась, что у меня заболел живот.
«Как я пройду через это, папа?» — думаю я, проводя пальцем по верху рамки, затем подхожу к кровати и ложусь. Натягиваю на себя одеяло и закрываю глаза, лежа без сна, пока через два часа не приходит мама, чтобы позвать меня на ужин.
— Может, по дороге в «Корзинку для пикника» заскочим в винный магазин? — спрашивает мама с пассажирского сиденья моей машины.
— Стоит ли тебе пить алкоголь? — Я хмурюсь и сворачиваю на главную дорогу — то есть, на самом деле единственную в городе.
— А что он мне сделает, убьет? — шутит она, заставляя меня резко вдохнуть. — Милая, — тихо говорит мама, и я быстро смотрю на нее, удивляясь, как, черт возьми, она может быть такой беспечной. — Я умираю. Когда это случится, ведомо лишь Господу, но это случится, и ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. Я смирилась с этим и хочу, чтобы ты поступила также. — Мама тянется ко мне и гладит по бедру.
— Смириться с этим? — недоверчиво повторяю я, качая головой.
— Да, смирись. Если подумать, мне повезло. Я знаю, что умру. Знаю, рано или поздно Бог придет, чтобы забрать меня домой, и когда это случится, я буду готова. У меня будет возможность попрощаться с важными для меня людьми и исправить все допущенные ошибки. Мне повезло, дорогая.
— А как же я? — Сжимаю руками руль, чувствуя тесноту в груди, и борюсь со слезами.
— Милая, я тебя люблю. И любила еще до того, как ты у меня появилась, и я всегда буду с тобой. Знаю, для тебя это нелегко. Знаю, прольется много слез, но нам повезло, дорогая.
Сжимаю губы, чтобы не сказать что-то, о чем могла бы пожалеть. Мне не повезло; на самом деле мне не повезло десятикратно. Сколько людей я уже потеряла, сколько еще должна потерять, прежде чем этого будет достаточно.
— О, смотри! Шерил! — восклицает мама, отрывая меня от мыслей, одной рукой тянется к клаксону и жмет, а другая мелькает мимо меня, чтобы она могла помахать ей из моего окна. Взглянув туда, куда она машет, сердце начинает дико биться о грудь, когда я вижу не Шерил, а Остина, входящего в один из многочисленных баров, которые усеивают главную улицу, только он не один — с ним женщина, обнимающая его за талию, а он придерживает для нее дверь.
Даже с разделяющего нас расстояния легкие сжимаются от созерцания его красоты. Годы отнеслись к нему благосклонно. Его волосы все также взлохмачены, только теперь немного светлее; загорелое лицо и борода делают его кристально-голубые глаза еще ярче. Перевожу взгляд с его лица на торс в темно-зеленой толстовке, демонстрирующей мускулы рук, груди и узкой талии, а затем вниз — на обтянутые джинсами бедра. Когда снова поднимаю взгляд, его взор устремлен на меня, и я вижу, как он щурится в замешательстве, затем в понимании, которое вскоре превращается в гнев.
— Ты пропустила винный магазин, — жалуется мама, когда я жму на газ.
— Мы можем остановиться на обратном пути, — заверяю я ее, желая унять сердцебиение.
— Или по дороге домой можем заглянуть в бар.
Знаю, я сказала, что сделаю все, чтобы мама была счастлива, пока мне не придется ее отпустить, но ни за что на свете не пойду в бар, не в этом городе.
— Обещаю, я достану тебе спиртное до возвращения домой, — бормочу я, останавливаясь перед маленьким металлическим трейлером с четырьмя большими столами для пикника, выкрашенными в красно-белую клетку.
Лишь только припарковавшись на стоянке, выхожу и делаю глубокий вдох. Этот городок слишком мал, и я обманывала себя, думая, что пока буду здесь, не увижу Остина. Уверена, сплетни уже разлетелись. В маленьких городках всегда так: каждый знает, кто чем занимается, и мое возвращение домой после стольких лет наверняка станет грандиозной новостью.
— Милая, ты в порядке?
Смотрю через крышу машины на маму и натягиваю на лицо фальшивую улыбку, в надежде, что за последние несколько часов я ее каким-то образом усовершенствовала, и говорю:
— Просто хочу есть.
Захлопнув дверцу, обхожу капот. Беру ее за руку и веду к окну, где мы заказываем гамбургеры, затем садимся за один из столиков и едим лучший гамбургер из всех, что я пробовала — все, как я и помню. Жаль, что все время, пока я ем, единственное, о чем могу думать — это выражение глаз Остина.
Глава 2
Лея
— Доброе утро, дорогая, — приветствует мама, когда я вхожу на кухню.
— Доброе.
Подхожу к кухонному столу и сажусь, а затем в оцепенении смотрю, как она переворачивает на сковороде бекон и выливает туда яйца.
— К нам прибудет армия? — спрашиваю, наблюдая, как она выкладывает оладьи на доверху заполненную тарелку.
— Сегодня утром мне позвонила Ронда. Бен уходит на весь день, и ей не хочется сидеть одной дома, поэтому она придет к нам на завтрак, а потом мы отправимся в недавно открывшийся в городе магазин пряжи и рукоделия.
— Как давно они с Беном вместе? — с любопытством спрашиваю я. В старших классах Бен был типичным парнем. Постоянно менял подружек, а Ронда была очень милой, но застенчивой и держалась особняком или с теми немногими друзьями, которые у нее были. Я даже не помню, чтобы они тогда разговаривали.
— Думаю, лет пять. Она уехала в колледж, а по возвращении в город у них все закрутилось, и они стали неразлучны.
— Рада за них. Она всегда была милой, а Бен — хорошим парнем.
— Да, и Бен ее обожает. Вообще-то она очень напоминает мне тебя.
— Неужели?
— Да, она относилась ко мне с добротой, когда я была дома, всегда помогала со всем, что нужно, или просто приходила навестить.
— Прости, что меня не было рядом, — шепчу я, чувствуя себя виноватой.
— Тебе не за что просить прощение. Ты же знаешь, как я люблю навещать тебя в Монтане. Приятно время от времени уезжать на несколько месяцев; к тому же ты жила своей жизнью. Не то, чтобы я тебя совсем не видела.
— Знаю. Просто… хотелось бы мне не жить так далеко и вернуться сюда раньше.
— Кен — мудак.
— Мам, — вздыхаю я.
— Нет, — она указывает на меня лопаточкой, — он эгоцентричный мудак, который думает, что мир вращается вокруг него. То, что произошло между вами — не твоя вина. И то, как он себя повел, узнав, что ты поехала сюда, было достойно сожаления.
В этом она была права. Когда я сказала ему, что должна уехать, чтобы позаботиться о маме, он ответил, что мне следует остаться, пока мы не разделим имущество. За это я его возненавидела; мне и так было достаточно тяжело находиться в одном городе с ним и его девушкой, а он еще мешал мне уехать, когда мама во мне нуждалась, явил ту сторону себя, о существовании которой я даже не подозревала.
— Ты многого не знаешь, — пытаюсь я, даже не понимая, почему меня должно волновать то, что она права на его счет, но мне всегда казалось, что я могла бы стараться больше или быть лучшей женой, хоть и осознаю, как это глупо.
— Я знаю более чем достаточно, — заявляет мама, и прежде чем я успеваю ответить, в заднюю дверь раздается стук, и в нее просовывается голова Ронды.
— Привет, — увидев меня за столом, она улыбается.
— Привет, — улыбаюсь в ответ, чувствуя себя неловко. Не из-за нее, а из-за ситуации с Беном на пароме. Ненавижу, когда меня кто-то осуждает, и, знаю, Бен, вероятно, рассказал ей то, что случилось пятнадцать лет назад.
— Садись, пока не укатилась, — говорит мама в знак приветствия, заставляя Ронду смеяться, потом идет к холодильнику и открывает его.
— Прости за Бена, — шепчет Ронда, и я отрываю взгляд от мамы, которая достает бутылку сиропа, чтобы посмотреть на нее. — Он не должен был так с тобой разговаривать.
— Все в порядке, — отвечаю так же тихо, не желая, чтобы мама знала о случившемся, не хочу, чтобы сейчас она обо мне волновалась.