Близнецы-тираны

Я только смутно помню прошлую ночь, и это происходило слишком часто. Выпивка, наркотики и секс. Вот чему посвящались мои ночи. А потом по утрам я борюсь с похмельем с помощью жирных отваров моего брата, прежде чем уйти на работу, в надежде заработать достаточно денег, чтобы прожить нам месяц.

Я чертовски запутался.

Паркер тоже, не колеблясь, говорит мне об этом.

— Ты отсутствовал каждую ночь на этой неделе, — жалуется Паркер. — Я смотрел телевизор без тебя. Ты пропустил наше любимое шоу. Как будто ты даже больше не хочешь быть моим братом. Как будто мы больше не семья. — Он обвиняюще смотрит на меня, что я предпочитаю игнорировать.

Но чувак прав. Мы больше не семья. Миллеры и Уайлдфоксы пошли разными путями. Мы потеряли Джун, и если я не буду осторожен, мы потеряем друг друга.

— А потом ты тащишь девиц с собой домой, — продолжает Паркер, кивая головой в сторону двери, через которую ранее вышла рыжая.

Я опускаю голову и ем свои блинчики, не говоря ни слова. Сражаться с ним значит позволить ему победить, потому что он не остановится, пока не скажет последнее слово.

— Интересно, куда ты ходишь каждую ночь, — размышляет Паркер вслух. — Бордель? — Он ухмыляется, когда я испускаю громкий вздох, наконец-то насытившись его предположениями. — Интересно, сколько ты заплатил Красной Шапочке, чтобы она отсосала тебе?

— Я ходил в бар. — Рассказываю я самый маленький возможный факт, чтобы, надеюсь, заставить его заткнуться, но, конечно, я должен был знать лучше, он цепляется за любую информацию, которую я ему даю, отчаянно пытаясь получить больше. — Ничего особенного. То же, что и каждую ночь.

— И ни разу ты не предложил взять меня с собой, — говорит он, свирепо глядя на меня.

Это правда. Я не беру Паркера с собой, когда выхожу из дома. Зачем мне это делать? Он просто испортил бы мой чертов образ. И часть меня, все еще верит, что я могу защитить его от дерьма, которое мне приходится делать каждый день. Я до сих пор помню обещание, которое много лет назад дал нашему отцу, что буду присматривать за Паркером, несмотря ни на что. Несмотря на незначительную разницу между тем, когда мы появились на свет, я старше. Ответственный человек. Я должен заботиться о нем.

— Что ты заказываешь в баре? — Размышляет Паркер вслух, бросая мне в голову хлопья. — Дрянных рыжих! — Кричит он во всю глотку, когда я отказываюсь отвечать, и я стучу кулаком по столу.

— Не мог бы ты заткнуться, пожалуйста? — Ворчу на него, чувствуя себя побежденным и опустошенным одновременно. — Я устал, у меня чертовски раскалывается голова, и я действительно не могу иметь с тобой дело прямо сейчас. Я и так опаздываю на работу.

— Час и тридцать минут, — бодро напоминает мне Паркер, и в этот момент мне чертовски хочется врезать ему по его чересчур жизнерадостному, красивому лицу, которое отражает мое.

Потому что я единственный из нас, у кого есть настоящая работа.

Конечно, Паркер получает немного денег, но это не обычная зарплата, как у меня. Он рисует, поэтому в некоторые месяцы он много продает, в то время как в другие у него нет ни доллара за душой. Так что на моих плечах лежит ответственность не только за себя, но и за Паркера, который, наконец-то пошёл учиться в школу искусств и делает то, что ему нравится.

Так не должно было быть. У нас должно было быть всё, но у нас ничего нет.

Он отступает, видя, что переступил черту, и мы несколько минут неловко сидим, вообще ничего не говоря.

— Что ты собираешься делать сегодня? Пойти на занятия? — Спрашиваю я Паркера, когда доедаю свой завтрак и отодвигаю пустую тарелку.

— Сегодня занятий нет, я займусь другими делами, — весело отвечает он, но я могу сказать, что это фальшивка.

Я слишком хорошо его знаю. Я знаю, когда ему больно, и поскольку мы оба сейчас проходим через одно и то же, я точно знаю, что он чувствует.

Обманутый.

Обиженный.

Злой.

Я коротко киваю и встаю, чтобы начать собираться. Никто не выебет мне мозг за опоздание, но я все еще не в восторге от работы, мне платят почасовую оплату как программисту, поэтому опоздание означает меньшую сумму на карте.

— Увидимся вечером, — говорю я двадцать минут спустя, после того как принял душ и готов отправиться на работу.

Он сидит на диване перед телевизором, и просто кивает.

И поскольку я старший брат хоть и на минуту, я оставляю ему немного денег, чтобы заказать еду на вынос на случай, если я снова вернусь домой поздно. Мы расстаемся на позитиве, и хотя я уже жалею, что отказался от падтай, улыбка остается на моем лице. Нам нужно немного удовольствия время от времени. Иначе мы оба сойдем с ума.

Но все же, я хочу лучшей жизни для нас. Мы не привыкли к этому, и мы боремся. Чего бы это ни стоило, я собираюсь вытащить нас из этого дерьма.

Я хочу справедливости.

Мой день проходит так, как обычно проходят дни в офисе. Моя работа — это не то, что я люблю, но, по крайней мере, я хорошо справляюсь с ней, и это приносит немного денег. Но этого было недостаточно. В последнее время я слишком погрузился в темные уголки своего сознания. Моему брату удается поддерживать во мне хорошее настроение большую часть времени, хотя я подозреваю, что иногда он чувствует себя таким же потерянным, как и я сейчас.

Темный голос в моей голове с течением времени становится все громче и злее, напоминая мне, что я никогда не исправлю наши жизни. Дела никогда не станут как прежде. Все кончено, и во всем виновата Джун.

Я застегиваю куртку и скрещиваю руки перед собой, чтобы не дать холоду проникнуть внутрь. Мое дыхание выходит клубами дыма, и я киплю от гнева и негодования. Мое затяжное похмелье не проходит весь день, ухудшая мое настроение. Теперь я на пути домой, и я чертовски боюсь этого. Еще одна ночь, когда мне придется придумать дерьмовый предлог, чтобы оставить Паркера и пойти выпить с друзьями, возможно, найти другую девушку, чтобы добавить ее в мою маленькую черную книгу. Но никогда никого не бывает достаточно. Никто не заполняет черную дыру в форме Джун в моем сердце.

Я всего в квартале от дома, когда слышу, как позади меня тормозит двигатель автомобиля. Затем следуют сердитые гудки и крики, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, из-за чего переполох. Позади меня черный лимузин, лак на нем блестящий и безупречный. И водитель уже выбегает, открывает дверь. Секунду спустя высовываются две невероятно длинные и стройные ноги, и из машины выходит девушка.

Она темноволосая, высокая и стройная. Она похожа на принцессу из Верхнего Ист-Сайда, которая потерялась в этой части города. Ее волосы падают идеальными блестящими локонами, а глаза ярко горят за толстым слоем туши на длинных ресницах. А потом она спотыкается на своих слишком высоких каблуках и чуть не попадает под колеса машины.

К счастью, я ловлю ее до того, как это произойдет.

Джун Уайлдфокс кажется легкой в моих руках, как перышко. Желание перекинуть ее через плечо и отнести в свою постель, где ей самое место, очень сильно, но я борюсь с этим изо всех сил, что есть во мне.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — Бормочу я, ставя ее на ноги, и раздается еще более сердитое гудение. — Тебе нужно перестать преследовать меня.

Джун удается стоять прямо, одаривая меня нервной улыбкой. Она машет своему водителю, и он успевает коротко кивнуть, прежде чем сесть в машину и уехать, медленно рассасывая пробку, которую они оба вызвали.

— У меня действительно нет на это времени, — грубо говорю я темноволосой светской львице, сворачивая с дороги на тротуар. Я засовываю руки в карманы своего пальто и целеустремленно иду прочь. Но, конечно, я слышу цоканье ее каблуков, когда она бежит за мной.

— Подожди! — тихо умоляет она.

Каким-то образом ей опять удаётся привлечь меня, все в ней нежное, притягательное: красивая копна волос, фарфоровая кожа и эти полные губы. Качая головой, я отказываюсь смотреть на нее и продолжаю идти, но ей удается догнать меня, делая большие шаги.

— Ну же, Кейд, — говорит она тем умоляющим голосом, который раньше так хорошо действовал на нашего отца. Ей удалось стать папиной дочкой, хотя она даже не была его кровинкой. — Почему ты не хочешь поговорить со мной? Ты же знаешь, что в том, что произошло, нет моей вины. Я просто хочу…

— Я не собираюсь иметь с тобой дело сегодня, — говорю я ей и продолжаю идти.

Она не колеблется. Она бежит за мной по пятам, как потерявшийся щенок.

— Ты должен поговорить со мной уже, в конце концов, — настаивает она, и я качаю головой. — Пожалуйста, Кейд! Я так одинока.… У меня больше никого нет.

— Не сегодня, — говорю я ей. — Не сейчас. Это… Еще чертовски рано, Джун.

Кажется, это заставило ее на некоторое время замолчать, но она все еще неотступно следует за мной. Стук ее каблуков сводит меня с ума, и я тру глаза на ходу, слишком уставший, чтобы разбираться с этим сейчас. У меня и без того достаточно проблем, чтобы Бедная Маленькая Богатая девочка следила за каждым моим шагом.

— Пожалуйста, Кейд, — говорит она за моей спиной, но я отказываюсь поворачиваться и уделять ей время.

Но это чертовски больно, потому что я мужчина, который защищает тех, кого любит. Но не ее, напоминаю я себе. Теперь она сама по себе, и у нее достаточно денег, чтобы решить все свои проблемы.

— Оставь меня в покое, Джун, — строго говорю я ей и ускоряю шаг, но она бежит позади меня, обхватив дрожащей рукой мое предплечье.

Я оборачиваюсь и вырываю руку из ее рук, наблюдая, как ее губы дрожат от печали.

— Я так одинока, — грустно говорит она. — Я скучаю… по вам … Вы есть друг у друга, а у меня…

— Ты получила состояние наших родителей, — говорю я ей строго. — Ты получила каждый цент, и не притворяйся, что отдала бы его ради нас. Мы не собираемся играть марионетками в твоём маленьком спектакле, так что ты можешь сдаться и уйти. Съебись и потеряйся.

С этими словами я, наконец, разворачиваюсь и ухожу, и на этот раз она не следует за мной. Но образ ее дрожащей нижней губы теперь запечатлелся в моем мозгу, и я знаю, что заснуть сегодня будет еще труднее.

Глава 3

Паркер

Рисовать глаза — это гребаная сука.

Я боролся с этим в течение многих лет. Во взгляде может быть столько эмоций, и я изо всех сил пытаюсь уловить их все своей кистью. Но все же я стараюсь. Мой любимый способ попрактиковаться рисовать себя и моего брата. Два одинаковых лица смотрят на меня с холста пустыми пробелами там, где должны быть глаза. Пришло время заняться самой сложной частью.

Взяв кисть, я смешиваю идеальный оттенок серого, который совпадает по цвету с нашими глазами. Я делаю глубокий вдох и принимаюсь за работу. Должно быть, проходят часы, потому что следующее, что я помню, Кейд зовет меня вниз на ужин. Я покидаю импровизированную студию, которую мой брат создал для меня под крышей квартиры. Я даже не смотрю на законченную картину, не в силах критиковать свою собственную работу. Я говорю себе, что покажу её Кейду позже. Он всегда честен по-доброму.