Мы встретились в декабре

Мы с мамой идем в кафе в больнице, чтобы пообедать. Часы посещений довольно свободные, но ожидается, что в обеденное время нас будет немного. Больница находится слишком далеко от города, чтобы туда стоило ехать, поэтому вместо этого мы сидим и едим бутерброды с ветчиной и пьем черный чай, настоянный на танине, и наблюдаем, как другие родственники делают то же самое.

Тебе бы здесь понравилось, пишу я Алексу. Это рай для людей.

Именно за это я люблю свою работу, отвечает он пять минут спустя. Надеюсь, все хорошо. Она комфортно провела ночь?

Реально хорошо, отвечаю я. На самом деле, она уже начала флиртовать с медбратом, шучу я, думая о медбрате прошлой ночи.

Ох да, со мной это происходит постоянно.

Держу пари, так и есть, я печатаю, не задумываясь. Затем слегка краснею, потому что мысль об Алексе в его рабочей одежде и о том, что он может оказаться у моей постели, всплывает у меня в голове, и хотя никто больше не знает, о чем я думаю, я чувствую себя… Боже, что я делаю?

— Пишешь Джеймсу? — спрашивает мама, с интересом глядя на меня.

Я разрываюсь между попытками объяснить ей ситуацию с Алексом и заставить ее хоть на секунду поверить, что мы просто друзья, или сказать маленькую невинную ложь. Я решаю остановиться на простом варианте и говорю, что это Джеймс.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Джесс

4 октября, Борнмут

На следующий день бабуля явно чувствует себя лучше, потому что она попросила меня принести ее любимую красную помаду и расческу.

Она надевает вязаную крючком ночную рубашку, приводит в порядок волосы и красит губы, так что теперь, она гораздо больше похожа на себя. Мы говорим о других пациентах в ее палате, когда я слышу маму. Она в коридоре, разговаривает с симпатичным медбратом — она издает звенящий смех, в котором я узнаю ее в режиме флирта.

— Что ж, вот это сюрприз, — говорит она, возвращаясь в маленькую палату, на мгновение задерживаясь в дверях, как будто ожидая аплодисментов. Она слегка взмахивает руками, когда Джеймс, выглядящий слегка смущенным, заходит в палату следом за ней.

— Итак, я нашла этого молодого человека в коридоре и он искал тебя, — она одобрительно приподнимает бровь и широко улыбается. — Джесс, ты не говорила мне, какой он красавчик. Джеймс, это моя мама, Бет.

Я встаю, и мама, очевидно, не обращая внимания на то, что мы в больничной палате, а не в фойе театра после падения занавеса, одаривает всю комнату своей широчайшей улыбкой. Она всегда оживляется, когда рядом находится привлекательный мужчина.

— Привет, — говорит Джеймс, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в висок. У него слегка округляются глаза, как будто он ожидал не совсем такого общения с мамой. Обычно никто этого не ожидает. Она указывает на стул по другую сторону кровати бабушки Бет, позвякивая браслетами.

— Джеймс, присядь, пожалуйста. Ты, должно быть, устал после утренней работы, а потом проделал весь этот путь. Пробки были ужасными?

— Все не так уж плохо.

— Привет, Джеймс, — говорит бабушка Бет. Она разглаживает белую хлопковую простыню у себя на коленях и мгновение смотрит на меня. Этот взгляд говорит: «Что ж, об этом ты умолчала».

— Я подумал, что мне лучше приехать и посмотреть, не могу ли я чем-нибудь помочь, — говорит Джеймс. Он все еще в костюме, верхняя пуговица на рубашке расстегнута, галстук снят. На самом деле он выглядит довольно неплохо. Я замечаю, что внучка женщины напротив смотрит на него, и чувствую небольшой прилив гордости за то, что у меня есть такой красивый парень в костюме, целая жизнь в Лондоне и все такое прочее. Я ловлю его взгляд, и он быстро улыбается мне, прежде чем повернуться к бабушке Бет. — Итак, как вы себя чувствуете? Мне жаль, что мы встречаемся при таких обстоятельствах.

— Не так уж плохо, — говорит она. Определенно она выглядит гораздо лучше. Мама тоже выглядит бодрой. У меня, с другой стороны, не было ни секунды, чтобы причесаться, я не накрашена и в той же кофте, которая была на мне последние три дня, потому что я забыла взять с собой что-нибудь, кроме пижамы, трусиков и зубной щетки.

Полчаса спустя, когда Джеймс покидает палату, чтобы сходить за какими-то мелочами в магазин (с миссией, которую явно придумала мама, просто чтобы она могла вынести свой вердикт), я сижу на краю кровати бабушки, кусаю ноготь большого пальца и слушаю, как они вдвоем разговаривают.

— Он очень милый, — говорит мама, выглядя такой довольной собой, как будто сама выбрала мне Джеймса. Она достает из сумки маленькое зеркальце и наносит еще немного помады цвета фуксии, затем взбивает волосы.

— Очаровательный, — соглашается бабуля. — И такой добрый и предусмотрительный. Мило с его стороны, что он пошел в магазин, не так ли, Джесс, дорогая?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, не совсем понимая, почему их похвалы Джеймсу заставляют меня чувствовать себя неловко. В конце концов, я выхожу в коридор, чтобы сходить в туалет и посмотреть, смогу ли застать его, когда он вернется. Но кто-то занял туалет, и мне приходится ждать, стоять и читать плакаты национальной системы здравоохранения о мытье рук и правилах ухода за пациентами, пока я, в конце концов, не вхожу.

Когда я смотрю на себя в зеркало, то понимаю, что выгляжу еще хуже, чем думала. Я смачиваю руки водой и расчесываю ими волосы, переворачивая голову вверх тормашками и встряхивая ими, чтобы они выглядели менее жидкими. Проблема с новыми сушилками для рук «Дайсон» в том, что вы не можете засунуть под них голову и привести волосы в порядок. Я довольствуюсь тем, что умываю лицо и вытираю его зеленым больничным бумажным полотенцем и протираю зубы, которые кажутся отвратительными, другим полотенцем. Когда я возвращаюсь, слышу смех мамы еще до того, как вижу ее, поэтому неудивительно обнаружить, что Джеймс там, стоит в изножье кровати бабули, держа в руках бутылку ячменной воды с лимоном и несколько бутербродов из больничного магазина.

— Ох, и я принес это вам, — говорит Джеймс. Он вручает маме коробку шоколадных конфет, а бабушке книжку с кроссвордами. Как, черт возьми, он догадался, что она их любит, за такой короткий промежуток времени? Должно быть, это удачная догадка. Мама вне себя от восторга, а бабуля хлопает в ладоши.

— Слава богу. Мне уже до смерти наскучило здесь торчать, — она хихикает, а он достает ручку из кармана пиджака.

— Он все продумал, Джесс, — бабушка Бет улыбается мне. — Ты сделала правильный выбор.

Он мил с моей матерью, он очарователен с моей бабушкой. Даже сварливая дежурная медсестра нашла для него дополнительный стул, так что никому не приходится садиться на край кровати. Он пользуется огромным успехом у обоих поколений. По сути, он идеальный парень. Так почему же, спрашиваю я себя, когда тайком переворачиваю свой телефон, чтобы проверить наличие сообщений, я смотрю, вышел ли Алекс на связь?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Джесс

5 октября, Борнмут

Я тут подумал, напечатал Алекс, что нам с тобой стоит отправиться на еще одну ознакомительную прогулку, когда ты вернешься.

Мы сидим на диване у мамы следующим утром. Мы спали на маленькой кровати в комнате для гостей, тесно прижавшись друг к другу, как сардины в банке, и теперь я измучена и мечтаю о своей собственной кровати. Джеймс потягивает кофе из кружки и читает местную газету, его длинные ноги плотно сжаты в крошечном пространстве. Он выглядит так, словно кто-то попытался уместить великана в кукольный домик. Наблюдаю за ним мгновение, краем глаза. Он думает, что я отвечаю на рабочие электронные письма. Я и отвечаю на рабочие электронные письма. Просто случайно просматриваю сообщение от Алекса и пытаюсь понять: почему, когда у меня есть красивый, подходящий мне, добрый и так далее, и тому подобное парень, сидящий здесь, в доме моей мамы, меня больше воодушевляет перспектива прогуляться по Лондону под октябрьским моросящим дождем, чем находиться здесь.

Решаю, что, возможно, я просто слишком непостоянна. Но, я повертела телефон в руках, размышляя, мне правда нравятся наши прогулки. И Алекс заставляет меня смеяться. И важно иметь друзей-мужчин, когда ты в отношениях.

Я бы с удовольствием.

Наступает пауза, когда я вижу точки на экране, указывающие на то, что он что-то пишет, а затем они исчезают. Я жду мгновение, но ничего не приходит.

? — печатаю я, ожидая его ответа.

Просто, может, на этот раз нам не стоит приглашать кого-либо еще?

Мои внутренности непослушно шипят, как будто меня ударило током. Я не делаю ничего плохого, говорю я себе и чувствую, как уголки моих губ приподнимаются в тайной улыбке, когда я набираю ответ.

Определенно.

А потом кладу телефон на стол и поворачиваюсь к Джеймсу. Он откладывает газету и смотрит на меня своими огромными, мягкими карими глазами:

— Ты в порядке?

Я киваю.

— И ты справишься, — он делает паузу, бросая взгляд в сторону маминой спальни, где она все еще спит, — когда я уеду сегодня вечером?

— Определенно.

Как будто он позвал ее, мама появляется из спальни, закутанная в фиолетовый атласный халат. Она трет лицо и широко, преувеличенно зевает.

— Доброе утро, Джеймс, — говорит она. Она не видит моего лица, и я бросаю на нее взгляд — ноздри раздуваются, глаза широко раскрыты. Мама всегда была очень сосредоточена на мужчинах, и когда Джеймс рядом, я становлюсь низведена до роли второстепенного персонажа, играющего эпизодическую роль без говорящих реплик. — У нас есть что-нибудь на завтрак? — она открывает кухонный шкаф и снова закрывает его, издавая тихий разочарованный звук. Похоже, она забыла, что мы ее гости, и это она отвечает за питание.

— Я заметил, что на углу был гастроном, когда вчера вечером переставлял машину. Подумал, что заскочу туда и куплю нам что-нибудь из выпечки, — говорит Джеймс, разворачиваясь и вставая, возвышаясь надо мной, пока я сижу на низком, неудобном диване.

— Ох, ты просто ангел, — говорит мама, лучезарно улыбаясь ему. — Ну разве он не красавец-мужчина, Джесс?

— Ну конечно же, — отвечаю я невозмутимо. Джеймс бросает на меня взгляд. Он думает, что я слишком строга к ней. Я не так уж много рассказывала ему о том, как росла рядом с ней или, скорее, как росла в доме бабушки и дедушки, когда мамы постоянно не было рядом. Странно, что я так часто делюсь этим с Алексом, но думаю, что в прогулках есть что-то такое, что облегчает разговор о самых разных вещах. В любом случае, думаю, у него более реалистичный взгляд на то, какой была жизнь с моей матерью.

— Вернусь через пару минут, — говорит Джеймс, забирая ключи. — Я сам открою дверь.

— Он очень милый, — в пятидесятый раз говорит мама, наблюдая, как я ставлю чайник и вытираю кухонную поверхность со вчерашнего вечера. Она явно пришла со спектакля и приготовила чай и водку с апельсином (или две), и столешница покрыта липким слоем крошек и сока, который засох и превратился в грубый слой.

— Ага, — соглашаюсь я, оттирая особенно липкий кусочек.

— Тебе следует взять пример с Софи, — продолжает она.