Грязные игры [Наивная для мажора]

— Девка отлетела! — сквозь туман сознания доносится очередной хохот.

— Она до сих пор охуевшая от счастья, никак не отойдет, близнецовская подстилка! — тут же получаю порцию крепкого дыма в лицо, от которого слезятся раздраженные давно высохшими слезами глаза.

Но я не чувствую дискомфорт, не чувствую больше издевательств, не вижу этих мерзких тварей.

Так и сижу, давно потеряв счёт времени и почти перестав понимать, где нахожусь, пока меня вновь твердо не хватают под руку и не тащат в неизвестном направлении. Правильно, развлекла народ, теперь еще кого-то буду.

Тянут по ступенькам на верхний этаж, ватные ноги не слушаются, периодически спотыкаюсь. Мне все равно, куда ведут и зачем.

Слышу чей-то голос, словно в тумане. Мне что-то говорят, а я не понимаю, будто на другом языке изъясняются.

Входим в комнату, в которой встречает непривычная тишина. Здесь нет громких терзающих звуков музыки, жутких выкриков, отвратительного гогота лживых людей.

Меня подводят к дивану, слегка подталкивают, чтобы разместилась на нем. По инерции падаю на мягкую поверхность и смотрю вперед немигающим взглядом.

Голос Камиля врывается, пробивая преграды сознания.

— Жаль, конечно, что подпортили мой невинный цветочек! — в его голосе звучат опасные, уже знакомые веселые нотки.

Камиль, пододвинув кресло и усевшись напротив, наклоняется к низкому столику, чтобы наполнить два бокала.

— Детка, ты так разочаровала меня. Как так? Не сберегла свой цветочек для меня! — пристально смотрит, с едкой ухмылкой продолжая. — Плохая девочка. А таких плохих девочек я наказываю! — взглядом прожигает, и я понимаю, что больше не чувствую к нему страха.

— Выпей… — жестом указывает на бокал.

Не двигаюсь.

С его лица исчезает улыбка, а глаза по-звериному вспыхивают зловещим блеском.

— Давай, пей. Ты мне не нужна полудохлой! — голос звучит уже требовательнее, предупредительно и при этом расслабленно.

Лениво зажигая сигарету: дает немного времени выполнить указания.

Выжидающе смотрит.

Я же полностью безразлична к его приказам, к его словам.

— Я смотрю ты стала слишком дерзкой, деревня? Ты забыла, когда дядя Камиль что-то говорит, что надо делать?

Тушит недокуренную сигарету, смотрит пристально, и медленно, не отнимая взгляда, поднимается с кресла.

Подходит. Склоняется ближе, нависая надо мной, и вдруг резко хватает за лицо, приблизив свое вплотную.

— Надо слушаться! — его тон становится угрожающим.

Затем грубыми движениями яростно срывает с меня верхнюю одежду, резко подхватывает мое безвольное уставшее тело и несет добычу к огромной кровати.

Я не сопротивляюсь и даже не двигаюсь, уже давно нечего терять, все, что могло случиться уже случилось, больше не прошу ни о чем.

Спасительное безразличие захватывает сознание.

Чувствую себя бездушной куклой, которую берут, используют, имеют, играют, издеваются и… ломают.

Самыми омерзительными методами они стерли меня прежнюю, начиная с лживого предательства и лицемерия Мами, заканчивая насилием близнецов, а Александр с триумфом поставил точку, окончательно выпотрошив доверчивую душу.

Камиль пристально вглядывается в мои холодные глаза, наполненные безразличием и мертвой пустотой. Опускает довольно аккуратно на мягкую кровать, не отводя взгляд с прищуром от моего лежащего тела.

— Раздевайся! — слышу четкий приказ низким хриплым голосом.

Лежу неподвижно выпотрошенной наизнанку, безликой, полумертвой оболочкой.

Он склоняется надо мной, пристально всматриваясь в лицо.

Получаю легкий шлепок по щеке. Еще один. Чтоб очухалась, в себя пришла.

Видно не хочет трахать мертвую холодную безвольную куклу. Избалованный роскошью парень не привык к такому. Вероятно, для многих богатеньких самок его окружения он желанный и идеальный вариант, которого жаждут, хотят заполучить и сходят по нему с ума.

— Я ведь просил все это снять?… Просил… — начинает заводиться Камиль, резко склоняется ближе и яростно рвет на мне блузку. Пуговицы летят в стороны. Затем срывает лифчик.

Выпрямляется, с вожделением рассматривая покорное тело. Прерывисто дышит, стягивает с себя толстовку, швыряет на пол. А затем яростно набрасывается, как голодное животное, поцелуем впиваясь в мои губы, жестко терзает их. Облизывает, жадно таранит языком мой рот. Руками нетерпеливо сминает грудь. А в его глазах похоть и потребность «взять».

Голым торсом прижимается к обнаженной груди и начинает дышать еще громче, нетерпеливее. Языком облизывает шею, вновь припадает к губам. Затем жадными поцелуями покрывает шею, ключицу, спускаясь к груди.

Надо признать: всячески и активно старается пробудить бездыханное тело потенциальной любовницы. Очень страстно и нежно целует в эрогенных местах, шепчет милые бредовые комментарии. Одним словом, с вдохновением отдается задаче: пробудить спящую красавицу. Чем дольше не получает необходимой реакции, тем сильнее старается. Вскоре от чрезмерного усердия покрывается потом и начинает тяжело дышать, будто бежит далеко не первый километр.

— Сейчас буду трахать тебя так, как никто и никогда и поверь: ты забудешь обо всем. Даже имя свое забудешь! — страстно обещает, расписывая чудесные перспективы от невероятной близости с ним, его голос трепещет от похоти и предвкушения.

— Уже забыла. Трахай сколько хочешь. После близнецов мне уже все равно. Моя жизнь закончена, — тихим, бесцветным голосом равнодушно произношу каждое слово.

Какая разница уже? Побывали во мне близнецы, ну теперь и Камиль… одним больше, одним меньше… Не имеет значения.

В отличие от Камиля я ничего не чувствую от поцелуев, от касаний, лишь тошноту, подкатывающую к горлу. Не боюсь и не дрожу от возбуждения. Я напоминаю выжженную пустыню. И душа моя теперь бесчувственная, темная. Куда ни посмотрю, вижу лишь непроглядную тьму.

Которая, как оказалось, всегда окружала: в этом городе, в университете, даже в семье. Наивная девочка не рассмотрела эту темноту за блеском роскоши и богатства. Не распознала ложь и лицемерие в фальшивых улыбках.

Камиль не обращает на сказанное мною никакого внимания, парень полностью поглощен целью возбудить, всё яростнее прижимается. И вот в какой-то чудовищный момент он страстно ладонями обхватывает мои груди и начинает их поочередно то облизывать шершавым языком, то жадно покусывать. От этого действия сам заводится лишь сильнее, утробно рычит, того и гляди сожрет мое тело, а я…я-я-я…

Срабатывает болезненный триггер во мне, вспоминаю как аналогично лапали и гладили мерзкие близнецы. Резко сглатываю, чтобы подавить очередной, сильный позыв тошноты. Еще и еще раз повторяю действие.

Внутри все-таки вспыхивает некий жалкий протест, кажется, я теперь ненавижу секс и все, что с ним связано, смотрю на его руки, судорожно сминающие мою грудь, и тихо шепчу:

— Грязный насильник…

Везде одна мерзкая грязь… и его руки в ней и мое оскверненное, использованное тело тоже, внутри и снаружи я вся испачкана, с ног до головы в ней. И в этот момент она настолько переполняет, что буквально выворачивает наизнанку, уже не могу сдерживать ее в себе. Меня резко скручивает от сильнейшего позыва, и я едва успеваю свеситься с кровати, как меня безжалостно рвет.

Закрываю глаза. Так и зависаю вниз головой, тяжело дыша.

— Блять… потрахались… Пиздец какой-то. — сквозь невыносимый шум в ушах слышу глухой голос Камиля.

О, какое это для него унижение… девушку стошнило от его ласк… Отлично считываю его эмоцию, как бы не скрывал этого.

Затем после жуткого гробового молчания Камиль, тщательно замаскировав лицо от проявления чувств, ровным глухим голосом велит:

— Вали нахер, деревня… Я не насилую девушек, они сами бегут ко мне в постель по первому зову. У тебя пять секунд, чтобы убраться из моего дома, иначе отдам своим ребятам и, поверь, им будет насрать: вырвет тебя или нет. Выебут хоть в блевотне.

Что я чувствую?

Ничего. Ни радости от чудесного спасения, ни ликования. Все та же пустота, безразличие, апатия и нежелание жить твердо поселились в моем сознании.

Наверное, должно быть страшно от этого зародившегося бесчувствия? В таком темпе недалеко и от психического расстройства. Впрочем, уже с десяток я, вероятно, приобрела.

Я медленно отталкиваюсь обессиленными дрожащими руками от края кровати, пытаясь подняться. Встаю, пошатываясь. Превозмогая головокружение и очередной позыв тошноты, ищу взглядом порванную блузку и пальто. Когда, наконец, нахожу вещи, уставшая туда бреду. Чувствую себя еще более выпотрошенной и высосанной.. Одевшись, с трудом направляюсь к двери.

Когда преодолеваю бесконечные ступени и спускаюсь на первый этаж в огромную гостиную, вижу здесь опередившего меня Камиля. Сверкнув в мою сторону говорящим взглядом, одаривает напоследок едкой ухмылкой, высокомерно расставляет руки в разные стороны, обращаясь к женской публике:

— Детки, я весь ваш!

Показывает, как легко может взять любую из них.

Правильно, лучше ОНИ, трахай отзывчивых бездушных кукол.

Покидаю логово похоти и разврата.

Порыв холодного колючего ветра тут же ударяет в лицо. Снова ничего не чувствую, ведь, как уже говорила, я мертва внутри.

Медленно бреду по дороге с абсолютно пустой головой.

Совсем не боюсь, что сейчас уже стемнело, путешествую в полном одиночестве по трассе. Не боюсь окончательно измотать силы, выдохнуться и насмерть замерзнуть. Не боюсь опасных преследователей. Страшнее того, что уже произошло быть не может.

Когда устаю идти, ледяными дрожащими пальцами в кармане нащупываю мобильный телефон, возвращенный «заботливой» Мами.

В полубредовом состоянии сажусь в приехавшее такси и на заднем сидении машины отключаюсь.