Грязные игры [Наивная для мажора]

Глава 57

Возвращаюсь домой поздно вечером. Уставшая, обессиленная, лишенная красок жизни, полностью выпотрошенная.

Закрываю дверь и на ватных ногах присаживаюсь на пуфик, чтобы перевести дух после изнурительной поездки.

Сижу долго. В тишине и темноте, наедине со своей жестокой судьбой.

В квартире нет посторонних звуков. Так и должно быть, по моим подсчетам до возвращения матери с работы в запасе имеется несколько часов для того, чтобы привести себя в человеческий вид, скрыв видимые следы преступления. Выбросить порванный лифчик, к примеру, или элементарно освежиться и почистить зубы (плохо пахну сигаретами и одеколоном Камиля). Эмоциональное состояние вряд ли получится, также легко подлатать. Ста лет не хватит для того, чтобы вернуть хоть намек на радость в мою жизнь.

Когда начинаю раздеваться, непрестанно думаю об этом и вдруг краем глаза замечаю легкий свет в гостиной, чего обычно не бывает, если нас нет дома. Впрочем, перед уходом кто-то из нас мог забыть его выключить?

На цыпочках прохожу чуть глубже и с ужасом вздрагиваю: я в небрежно застегнутой блузке, с оторванными пуговицами в некоторых местах, а в гостиной — мама, удобно устроившись на диване, после рабочего дня отдыхает с бокалом вина за просмотром телевизора.

Сейчас так не хочется никого видеть, слышать, говорить, фальшиво улыбаться, желаю просто запрыгнуть в кровать и отгородиться одеялом от жестокой действительности.

— Привет, ты… что-то… рано сегодня? — нервно мямлю, переминаясь с ноги на ноги возле входа, здраво опасаясь попасться на глаза.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы по моему облику сделать правильные выводы о моих «весёлых» недавних приключениях, поэтому необходимо срочно убраться к себе в комнату и запереться на десять замков.

Вопрос я задала ради приличия. К счастью, ответной реплики, нет, да и, в целом, за весь этот период времени она ни разу не посмотрела мне в глаза, занимается тем, что потягивает вино и смотрит телевизор почти в беззвучном режиме.

Понимая это, с огромным облегчением ретируюсь:

— Прости, я бы посидела с тобой, но мне не здоровится!

Я не жду разрешения, просто рассказываю о своих действиях, уже разворачиваюсь для побега и мне весьма удивительно то, что следует далее.

— Сядь!

Меня настолько сбивает повелительный тон, что в голове сигналит тревожный звоночек, и я послушно, однако в тот же момент крайне настороженно приближаюсь к дивану. Что-то очень беспокоит в её поведении, что-то не так…

— Что-то случилось? — беспокойство лишь сильнее нарастает, когда мама впервые поднимает взгляд, а потом сразу же отворачивается, будто бы ей тяжело смотреть на меня.

За эту долю секунды успеваю заметить, что ее взгляд будто бы не живой — мертвый. Такой словно вытянули все силы и их не хватает даже для того, чтобы просто посмотреть в глаза дочери.

— Мам!? — зову громче, ещё больше пугаясь странного молчания.

Временно отходят на второй план мои душевные терзания, сейчас очень беспокоит ни живая, ни мертвая мама. Что с ней? Не дай Бог, со здоровьем что-то не так. В голове проносится тысяча самых ужасных версий. Раздираемая волнением я незамедлительно присаживаюсь на диван, аккуратно прикоснувшись пальцами к бледной руке.

Родительница словно оживает от магического прикосновения: одну руку, сжимающую пульт, поднимает и начинает что-то набирать на экране, однако я не интересуюсь что именно, поскольку слишком загипнотизирована ее тихой речью, наполненной печалью:

— Насколько помню я всегда и всем ставила тебя в пример. Говорила о том, какая ты ответственная и серьёзная девочка, и не в твоем характере делать что-то гнусное. Моё доверие к тебе безгранично. Ты ведь мой ангелочек!

Когда заканчивается признание, сказанное сиплым голосом, я замечаю одинокую слезу, скатывающуюся по её щеке. И это так меня пугает, что я начинаю бессвязно тараторить, успокаивать ее, как маленького ребёнка, забалтывать всякими глупостями. Этот человек никогда не плакал, никогда не видела ее за этим бесполезным занятием. Ее внутренняя сила, ее стойкость, гордость и ответственность перед людьми поистине поразительны. Эти качестве не позволили ей сломаться в самое тяжелое время так, что же сейчас произошло? Что довело до такого состояния!?

— Сегодня был прекрасный день ровно до тех пор, пока начальник не раскрыл мне слепые глаза... — произносит она, наконец, заставляя меня немного стихнуть.

Завороженная странным поведением матери и не понимающая, что происходит, вся обращаюсь вслух.

Когда она указывает пультом на экран, предлагая посмотреть в том направлении, я послушно выполняю требование.

От увиденного на экране лицо резко обжигает волна стыда, от силы эмоционального удара, кажется, что голова взрывается адской болью, а виски сжимает невидимая колючая проволока.

Как больно!

Хочу ослепнуть.

Всего на некоторое время ослепнуть и не видеть того, что вижу.

В поисковике на экране набита одна хорошо знакомая фраза, такая родная и такая издевательская. Прозвище, подаренное лжеподругой:

«Героиня посёлка «Ясный свет» и её настоящие таланты».

Под этим заголовком загружено несколько видео и мама включает одно из них. Там звучит громкая восточная музыка, знакомые голоса, и… я, танцующая перед близнецами в тот роковой вечер, когда впервые была втянута в грязные игры богатых детишек.

Лживая Дрянь!

Она обещала стереть это!

Съемка однозначно с её стороны. С этого угла обзора видно, как пьяные полуголые близнецы глядя на мой откровенный танец, играют со своими проклятыми членами, которые они, по всей видимости, никогда не выпускают из рук.

Видео длится не больше минуты, очень короткое, но набравшее неплохую популярность, раз мама с такой легкостью нашла его по нескольким фразам в поисковике.

Я молча гляжу на экран и ни одного слова не произношу, не желая верить собственным глазам.

Мама точно также действует, за исключением того, что, выждав немного времени, вскоре загружает следующее видео.

На белоснежной постели кверху обнаженными ягодицами лежит девушка. Мужские руки со звоном шлепают ее по попе, чтобы пробудить ото сна. Ласковые голоса просят очнуться спящую красавицу и поиграть с ними, но девушка слишком уставшая или слишком пьяная, чтобы отреагировать. Не смирившись с проигрышем, мужчины переворачивают ее на спину. На экране появляется совершенно неадекватная, полупьяная, полуспящая Я, которая злится на то, что ей не дают поспать, она недовольно лягает ногой воздух и заплетающимся языком велит отстать от ее сисек. После чего в кадре появляется голова Дони. Он наклоняется к ее животу и начинает на него дуть. Пьяная я тут же закатываюсь смехом, хохочу, как истеричка. Мне же щекотно… Второй брат, не желая оставаться третьим лишним, тем временем тоже наклоняется, лицом зарывается в женскую грудь, буквально купаясь в ней носом, иногда шлепает себя по щекам, как извращенец.

Мама жмёт на перемотку и ставит последнее видео.

На кадре мы втроем лежим на подушках. Я посередине между парней, уже с закрытыми глазами. Ребята ещё активные, охотно издеваются над моим немощным телом.

— Прекрати! — молю остановить запись. Я не хочу и не могу это снова пережить. Мне же больно, черт возьми…

Мама сегодня жестокая, не останавливается, благо перематывает на самый конец, где совершенно пьяный Девин велит тому, кто снимает:

— Теперь вали отседа! Четвёртый лишний, мы ебемся только втроем. А ты что это снимаешь, сука недо…?

На этом запись прекращается, будто телефон вырвали и разбили.

После того, как видео завершается, у меня еще долго гудит в ушах, а в голове сигналит одна единственная мысль:

Сдохнуть…

Об этом думаю, лишь это слово крутится в мыслях. Меня всю трясет. Испытываю максимальный стыд, абсолютно максимальная его величина.

Смотреть с матерью на себя голую, пьяную, в объятиях извращенцев…

Я не могу прекратить дрожать и не могу прекратить пялиться на темный экран телевизора. Даже пропускаю тот момент, когда мать поднимается с дивана и куда-то удаляется.

Отмираю лишь тогда, когда в меня летит тяжелый пакет с вещами.

Защититься не успеваю, удар получается болезненным, в уголок глаза, а из пакета на пол высыпается ворох маленьких коробок с бельем, которое я прятала под кроватью, не желая сознаваться в том, что Александр мне такое подарил.

— Она не могла так поступить! Мой ангелок не мог так поступить! — орет мать, выпуская наружу свои яростные эмоции, поднимает коробки, и вынимая оттуда поочередно развратное белье, демонстрирует мне его.

Вот, например, трусы, состоящие из одних веревочек, и, как следствие, имеющие отверстия в двух пикантных местах. Такое белье можно даже не снимать, оно создано для постельных развлечений.

— Кто тебе такое позорище прислал? Как ты могла до такого опуститься!? Как могла!?

После того, как она начинает кричать я тоже, наконец, пробуждаюсь, стряхивая наваждение, и обретая хоть какой-то дар речи. Подрываюсь с дивана и, выставив руки в целях самозащиты перед грудью, слезно прошу об одном:

— Молю тебя, выслушай меня! Все не так, как кажется на первый взгляд. Посмотри на последние видео, ты что не видишь, что я там в неадеквате? Они насильно это…

— Я вижу, я вижу, что моя дочь изменилась! — она бросает эти развратные трусы и я их кое-как ловлю почти возле лица. — Ты пропадаешь ночами, одеваешь эту мерзость! Танцуешь перед голыми мужчинами, и ты пьешь до вот такого состояния, что ничерта не понимаешь. В это я верю, ох, как верю! И сын Алмазова, поэтому тебя зовет на уборки вместо меня? С ним ты тоже развлекаешься!!? Да!? Говори немедленно!

Чтобы я не сказала, она не слышит.

Мама заводится все сильнее, глаза уже красные от ярости, побелевшие руки сжаты в напряженные кулаки и сквозь крепко стиснутые челюсти она цедит ядовитые слова:

— Верни её! Верни мне мою дочку! — истерически визжит, словно сумасшедшая, и я понимаю, что она никогда не поверит. На видео обставлено всё так, будто я сама все это делала, не знаю, какой наркотик дала Мами, но он лишает человека разума и памяти.

В следующую секунду улавливаю боковым зрением какое-то движение, рефлекторно зажмуриваюсь и тут же чувствую хлесткую оплеуху.

Бух!

Смешной звук. А на деле, увы, не смешно.

Этот «бух» — это тяжелый звук моего разбивающегося сердца.

— Ты — мерзкая шалава, где моя дочь!?

От удара я слегка покачиваюсь и чтобы не упасть, хватаюсь за спинку дивана.

Сложно поверить ощущениям. В неверии подношу ладонь к горящей щеке, удостоверяясь, что мне это не померещилось и меня действительно ударила родная, самая лучшая, самая понимающая мать на свете. Теперь я чувствую не только максимальную величину стыда, но и максимальное унижение от самого дорого человека, который обязан был меня выслушать и понять.

Обязан был! Не судить, а помочь!

Все перед глазами снова мутнеет из-за слез. Захлебываясь отчаянием, срываюсь с места и бегу к себе в комнату, слыша разгневанные комментарии вдогонку.

— Куда собралась, я еще не договорила!? Не смей уходить, гулящая дрянь!