Алуим

— Пух, это ты косой или твой мальчонка? — продолжаю издёвки и, стараясь громко хрустеть ветками, отбегаю на несколько метров назад, вглубь ночной чащи.

Снова выстрелы. Одна из пуль попадает в дерево, за которым я сейчас прячусь. Доносится еле слышное шептание:

— Шо с ним?

— Живой. Но голова пробита. Кровь.

— Человеч-ческая баба. Смотри в оба.

Нашли первого. Они уже совсем близко к нам.

— Ну? Всё?

Раздаются ещё четыре выстрела.

— Что, патроны закончились?

Но в ответ тишина.

— Эй!

— Сюда, Влад! — зовёт меня Мальвина. — Я их свалила.

Вскакиваю и бегу к ней. Ну и вечерок.

— Ты где?

— Правее, — включает фонарь, направляя его вниз.

Приблизившись, вижу на земле два тела. Парень, который вчера был с лысой, лежит без движения. Толстый же корчится от боли, держась за лицо. Я склоняюсь над ними и забираю оба пистолета.

— Этот жив? — спрашивает Мальвина, указывая на парня.

Проверяю пульс на шее.

— Жив.

Я не вижу крови и каких-либо видимых повреждений, поэтому не знаю, куда ему угодила Мальвина. Но раз рука без сопротивления выпустила пистолет, вряд ли он притворяется. А вот руки Пуха, прикрывающие рот и щёки, залиты красным.

— Что, падла, фарфоровые зубы рассыпались? — спрашивает Мальвина. Затем обращается ко мне: — Подержи его на прицеле, я сейчас.

— Ты куда?

— За убедительными доводами.

«За убедительными доводами…» Да уж, многозначительная фраза. Давно я не смотрел на себя со стороны, с последнего визита к Чёрному. Сейчас самое время. Ночью, на кладбище, с двумя пулевыми ранениями, стою с пистолетом в руке над двумя лежащими на земле телами. Одно не подаёт явных признаков жизни, а другое — чрезмерно упитанное — кровоточит в области лица. Третий лежит поодаль с пробитой головой. В кого я превращаюсь? В ту ли сторону поворачивается моя жизнь? Я хотел избавиться от скучного, однообразного существования, разъедающего меня изнутри. Избавился. Теперь перестрелки становятся обычным делом. Катера, погони, разламывание могильных крестов — пожалуйста. Безбашенные красотки, ни в чём не уступающие главному герою — конечно же. Всё в лучших традициях голливудских боевиков. Вот только греть зад в кресле кинотеатра и палить из травмата направо и налево — не одно и то же. Но самое странное, что всё это не кажется мне таким уж чуждым. Даже заводит. Путь в два месяца — от наркомана до бандита. Пора садиться и книгу писать.

— А вот и я, мои дорогие, — произносит Мальвина, шурша ногами за моей спиной. — Все любят зверушек? — подходит ближе к Пуху, светя ему в лицо. — Придержи толстому правую руку.

Она кладёт фонарик на неподвижно лежащего парня, так, чтобы свет был направлен на Пуха. Затем опускается на корточки с левой стороны от окровавленного мужика. Я захожу справа, сажусь, хватаю его руку, разгибаю в локте и прижимаю к земле коленом. Мальвина, воспользовавшись отвлечённым вниманием Пуха, ловким движением проделывает то же самое с другой рукой.

— Отпустите, суки, — кричит толстый.

— Угомонись, — приставляю ствол к окровавленной щеке. Конечно, в случае чего стрелять в упор я не стану, но в голливудских фильмах подобный приём всегда срабатывает, так чем я хуже? Жертва распята и сдаётся на милость победителя.

— Тише, тише, — произносит Мальвина, гладя Пуха по волосам. Затем подносит к его лицу вторую руку.

— Аааа! Дура! Убери! — орёт он, пытаясь вырваться.

Мальвина смеётся. И тут я вижу в её левой руке змею. Метровую чёрную змею, обвившуюся кольцами вокруг запястья. Чёрная голова с двумя оранжевыми пятнами и маленькими бездушными глазами-бусинами зажата между большим и указательным пальцами. Пасть открыта, издаёт отвратительное тихое шипение. Видны два небольших, острых, блестящих зуба. И всё это в двадцати сантиметрах от щекастого лица.

— Боишься гадюк, а? — спрашивает Мальвина. — Их тут много ползает. Но тебе и одной хватит.

— Убери, сказал! Сука! Убью!

— Убьёшь? — тон издевательский, глумливый. — А мне кажется, ты не в том положении, чтобы угрожать.

— Убери, дура! Шо тебе надо? — продолжает кричать толстый, стараясь как можно дальше убрать голову от змеи.

— В общем, слушай, баба человеческая. Расклад такой: вы забываете навсегда про Влада и Альму. Мы в этом селе на один вечер. Спокойно приехали, спокойно уедем. Будете нас искать — ваши стволы замараются в серьёзных делах. Номера у них сбиты, значит, стволы нелегальные. Свои-то пальчики мы сотрём, но вот на обоймах и патронах улик хватит. А, ещё, — Мальвина лезет рукой в карман штанов толстого, достаёт телефон, включает камеру, вспышку и, поймав нужный ракурс, делает снимок. Испуганное окровавленное лицо Пуха, рядом с которым видна змеиная голова с разинутой пастью. Ствол пистолета я предусмотрительно убрал из кадра. — Твоя фотка попадёт в сеть, на все кременчугские сайты. Я припишу, что ты в этот момент обоссался. Ясно?! Так что решай. Или ты брутальный мужик, которого ядовитый укус не пугает? — она подносит змею ещё ближе к его лицу.

— Убери! Убери её, дура! Не тронем мы вас!

— Вот и замечательно, — подводит итог Мальвина. — Но ты ещё полежи, подумай о жизни. А телефон я оставлю себе — компенсация за мои туфли.

Второй вечер подряд нам с Мальвиной выпала длительная совместная прогулка. Оставив Пуха и его команду у кладбища, мы выбрались из рощи в отдалённом от дома культуры месте, незаметно миновали ферму и пошли напрямую через орешковское поле в сторону Красноармеевки. Мальвина решила заночевать у подруги, живущей в районе Нагорной. Так как сумочки с собой у неё нет, пистолеты будут спрятаны в одном из попутных тайников. Домой к бабе Лене я их нести не захотел.

Держу левую руку в кармане джинсов, стараюсь совсем ею не шевелить. Адреналиновый всплеск прошёл, и подмышка сейчас мучительно ноет. Скомканная рубашка, зажатая между рукой и рёбрами, должна впитывать кровь. И я чувствую, как она становится влажной.

— Что с твоим мобильным? — спросила Мальвина, когда мы добрели до водоочистной станции, освещённой двумя десятками фонарей, разбросанных по периметру ограждения. — Просох?

— Не знаю. Днём ещё не включался.

— Возьми этот, — она протянула мне телефон Пуха, предварительно вытащив из него сим-карту. Хороший сенсорный смартфон белого цвета со всеми наворотами. — Ты заслужил. Небольшое возмещение за все неприятности.

— Он тебе больше идёт, — я помотал головой, давая понять, что не возьму. — Мне нравятся чёрные.

— Можно вернуться и попросить поменять.

— Если попросим вежливо, — я потряс пистолетами, — думаю, согласятся.

Откинув голову назад, Мальвина рассмеялась. Затем посмотрела на меня другим, любопытным взглядом:

— А мы сработаемся.

— Думаешь, я снова позволю втянуть себя в передряги?

— Позволишь. Я чувственно поцелую тебя на прощанье, и к тому времени, когда поправишься, ты захочешь нового адреналина. Ведь он будет ассоциироваться со мной.

Не хочу спорить или придумывать колкий ответ. Любые события этого дня будут ассоциировать лишь с потерями: потеря человеческого облика, потеря доверия, потеря крови. Лучше сменить тему.

— Там точно уж был?

Бесстрашие Мальвины продолжало меня удивлять. Другие девушки и к белой крысе на метр не подойдут, а эта хватает змей как домашних любимцев. Выпустила она её не сразу, только когда мы отошли на порядочное расстояние. Бросила в траву и громко крикнула, что тут ползают змеи, отбив у Пуха любую охоту идти в нашу сторону.

— Конечно. Но жирному-то откуда знать? Вы, городские, далеки от природы. Кстати, с праздником! С днём нечисти.

— Сегодня мы и есть нечисть.

— Злишься на меня из-за подружки?

— На себя.

— Тебе же скучно с ней. Хватит уже корить нас обоих.

— Заткнись.

Мальвина резко остановилась:

— Какого чёрта ты снова всё портишь?! Если она такая классная, зачем со мной попёрся? Бежал бы извиняться перед ней, сюсюкаться. Попутно указал бы участковому на толстого и его шестёрок, пока тот не уехал. И сидел бы сейчас на лавочке перед домом и жамкал её большие сиськи… Зачем ты здесь, скажи?!

— Не знаю.

— Не ври мне! Всё ты знаешь! — рассерженно закричала Мальвина. — Давай, не молчи. Скажи, наконец, почему ты здесь?

— Да не знаю я! — крикнул в ответ, стоя с ней лицом к лицу. — Может, потому что я привык причинять боль и не чувствовать вины. Или потому что голос в голове сводит с ума разговорами о тебе. А может всё дело в том, что я циничная, эгоистичная тварь, которую не волнуют ни чьи желания, кроме собственных, — последние слова, произнесённые в порыве гнева, мгновенно отняли уйму сил. Надувшиеся лёгкие потихоньку стали сдуваться. — И это больше похоже на правду.

Мальвина смотрела на меня широко распахнутыми глазами и, казалось, видела всё то, что я не озвучил. Словно бы её глаза для того такие большие, чтобы видеть больше.

— Хорошо, — коротко согласилась она.

Мы ещё какое-то время молча стояли друг перед другом, наблюдая, как в каждом из нас медленно затухают вспыхнувшие эмоции. После чего продолжили свой путь…