Алуим

— Пусть входит один, — доносится резкий хрипловатый голос. — А ты, золотко, погуляй.

Татьяна снова смотрит на моё растерянное лицо, пожимает плечами и тянет на себя дверь. Я вхожу.

Узкий тёмный коридор, деревянный пол без половиц. На потолке нет даже патрона, на полу — никакой обуви, на стенах — ни одного крючка для одежды. В самом конце справа — дверной проём. Кто за ним, не знаю. Скидываю шлёпанцы. Дверь позади меня закрывается, и я оказываюсь в полумраке. Второй раз за двенадцать часов я иду в неизвестность.

Считаю шаги, они сопровождаются тихим скрипом. Раз, два, три… Я сейчас сам как привидение. Восемь… Появляюсь в дверном проёме.

Ведьмы. Я всегда их представлял именно такими. Сутулое тело в чёрной кофте. Коричневая юбка до самого пола. Сухие венозные руки. Локоны седых волос, небрежно спадающие из-под чёрного платка. Бледный, сморщенный рот. Колкий, пронзающий тебя взгляд. Из-за бельма на глазу он кажется ещё острее.

— Подойди, — говорит старуха.

— Зачем?

— Подойди.

Деваться некуда, делаю шаг вперёд и попадаю в пространство комнаты. Она хоть и большая, но всего одна. Стены коричневые, глиняные, с замазанными швами. Потолок деревянный, с одной единственной лампочкой без люстры. На полу лежит старый грязный ковёр. Пятна въевшиеся, видимо, не выводятся, если их вообще пытались вывести. Вдоль стены справа стоят два массивных кухонных стола, на одном из них — двухкомфорочная электроплита с кастрюлей, в которой кипит вода, на втором — несколько жестяных и стеклянных банок, картонная коробка с ножами и ложками. Над столами висят полки с разной кухонной утварью. Ещё один стол находится у окна. Круглый, накрыт жёлтой клеёнкой; под ножку подсунута сложенная в несколько раз газета. На нём стоят две кружки. Рядом — два стула. Напротив стола — печь. Вся в саже. Она из белого кирпича, немного утоплена в стену. В другом конце комнаты — две кровати, разделённые комодом.

Останавливаюсь в паре метрах от старухи, и то мне кажется, это слишком близко. Не шевелится, всё так же пристально смотрит в глаза. Я молчу. Жду. Не знаю, что сказать, потому что не знаю, какого чёрта здесь делаю.

— Я так и думала, — произносит старуха.

— Что вы думали?

— Как давно он в тебе?

— Кто? — спрашиваю и боюсь услышать ответ.

— Паразит.

Приволакивая левую ногу, старуха приближается ко мне почти вплотную. Хочу сделать шаг назад, но не могу. Стою. А она смотрит. Смотрит в меня. Проникает в голову через двери зрачков.

— Присосался к глазам, — продолжает старуха. — Видит то, что видишь ты, — чувствую неприятное тёплое дыхание из её рта, оно перебивает даже тот запах, которым наполнен дом. — Смотрит на меня и злится. Таня сказала, он ещё и говорит.

— Так я не болен?

— Всё, что причиняет страдание — болезнь. Даже человек может быть болезнью. Сейчас он говорит?

— Нет. Голос становился тише, потом замолк.

— Устал. Исчерпал запас сил, которые сосёт из тебя. Восполняет.

— Да кто это такой?!

— Сущность, не способная родиться в живом теле. Бывают утратившие способность или ещё не обретшие. Но говорить могут лишь те, кто в прошлых жизнях уже был человеком, — старуха отводит взгляд и, шаркая ногами, направляется к столу с жестяными и стеклянными банками. — Проходи дальше.

Послушно иду к центру комнаты, останавливаюсь возле стульев. Не решаюсь сесть. Мне хочется как можно больше обо всём узнать, но я молчу. Жду.

— Говорящий паразит — это и хорошо, и плохо, — старуха высыпает содержимое одной из банок в кастрюлю. — Хорошо — потому что такого легче определить, ты слышишь в голове посторонний голос. Молчунов абсолютное большинство людей не могут выявить в себе до конца жизни.

— Их много? — удивлённо спрашиваю я.

— Больше, чем можешь себе представить. Действия, совершённые под влиянием внезапного импульса. Накопленная раздражённость, выливающая во вспышки гнева. Депрессии без явных причин. Чаще всего это влияние паразита. Он сосёт из человека энергию, за счёт которой продолжает своё существование. А люди всё списывают на черты характера или окружающую среду. Ищут успокоения в обжорстве, алкоголе, наркотиках и прочей дряни. Для многих это заканчивается такой деградацией сущности, что они сами теряют способность перерождаться.

— Вы не сказали, чем плохи говорящие…

— Говорящие тянут больше энергии, негативные эмоции гораздо сильнее. Ты слышишь голос, который воспринимаешь как собственный. Слышишь и не можешь ничего с ним поделать. Считаешь себя хуже, чем есть. Провоцировать, толкать на необдуманные поступки, а потом упрекать — лучший способ запутать человека, заставить усомниться в себе. Человек всё больше теряет контроль над своими действиями и в итоге кончает с собой или убивает других.

— Но мой голос перестал прятаться. Он выдал себя. Зачем?

— Сейчас и узнаем.

Старуха выключает плиту, берёт с полки металлическую кружку, сливает в неё часть содержимого кастрюли. Затем поворачивается ко мне.

— Пей.

— Я не буду пить кипяток.

— Этот отвар не для тебя, болван. Пей то, что рядом с тобой.

Одна из кружек на столе наполнена до краёв тёмной жидкостью. Тонкая полоса света, проходящая между шторами, падает как раз на неё. Бросаю взгляд на старуху. Та неподвижно стоит и смотрит на меня. Что ж, беру кружку и сразу ощущаю тряску в теле, даже рука задрожала. Из глубины накатывает сильный протест всему происходящему. Безмолвный крик заполняет голову.

— Не жди, пей, — говорит старуха.

Пью большими глотками. На вкус ничего отвратительного, обычный травяной настой. Бросаю кружку на пол, рука поддалась внезапному импульсу. Что есть силы, сжимаю кулак и давлю им в поверхность стола. Боль в подмышке помогает сопротивляться.

— Это всё?

— Нет, — старуха достаёт из стола бумажный свёрток и небольшую трубку, такими пользуются любители покурить гашиша. Разворачивает, насыпает в неё какой-то чёрный порошок, хватает спички и подходит ко мне. — Сможешь держать?

— Не знаю, — чувствую напряжение в обеих руках.

— Садись на кровать.

— Что это?

— Сальвия.

— Вы серьёзно?

Не похоже, что она шутит. Откуда у сельской старухи взялся сильнейший природный галлюциноген, который не достать даже через интернет?

— Что для тебя сейчас серьёзней?

Больше не задаю вопросов. Сажусь, беру трубку. Старуха чиркает спичкой. Одна затяжка, ещё одна. Ещё… Трубка выпадает из обмякшей руки…

Большие акульи челюсти сжирают пространство передо мной, делая окружающий мир двумерным. Картинка комнаты налипает на глаза как дешёвые фотообои на плоскую стену. Пытаюсь встать, но вместо этого падаю на спину. Улыбка растягивается на лице как у Чеширского кота. Я сумасбродно смеюсь над нелепостью ситуации, которую теперь абсолютно не могу контролировать. Жмурюсь что есть силы, пытаясь вдавить глазные яблоки внутрь головы, спрятать их от света. И, кажется, на мгновение мне это удаётся…

Я лежу посреди огромной городской площади, выложенной брусчаткой. Камни угловатые, влажные, как после дождя, они холодят затылок, спину и ноги. Смотрю в небо на самого себя. Зеркальная поверхность бесконечного голубого полотна выдаёт идеально чистое отражение. Моё отражение. Только моё. Тяну руки вверх, хочу дотронуться, прикоснуться, познать, пока ветра чужеродных сил не покрыли его мелкой рябью. Рядом нет ни одного человека, ни одного живого существа. Но я здесь не один.

Сотни голосов слетаются ко мне со всех сторон. Мужские, женские, детские. Грозные, чарующие, жалобные. Они приближаются, становятся громче. Они совсем рядом. Я могу разобрать слова, я уже понимаю смысл. Они говорят о свободе. Это митинг за отмену тотальной слежки со стороны спецслужб.

Голоса кружат вокруг меня, смешиваясь в хаотичные мазки ярких красок, нанесённых прямо на воздух. Дрожащее разноцветное кольцо радуги становится толще, краски слой за слоем ложатся друг на друга, пожирают собственную красоту. Мир становится мрачным, серым, кольцо начинает сжиматься. Но ещё до того, как оно успевает вплотную ко мне приблизиться, небо срывается и падает, отражение моего лица разбивается о моё лицо.

Я кричу и проваливаюсь в чёрную бездну. Земля разверзлась.

«You can sleep forever, but still you will be tired» (Ты можешь спать вечно, но всё равно устанешь).

Слышу тонкий женский голос, он повсюду. Звучит в каждой точке этой знакомой мне темноты. Я узнаю слова из песни Dido «One step too far». Она написана обо мне.

«You can stay as cold as stone, but still you won't find peace» (Ты можешь быть холоден как камень, но всё равно не найдёшь покоя).

Грустный, отчаянный голос выжигает дыру в груди и тянет из меня силы. Я устал, действительно устал быть не тем, кем являюсь на самом деле.

«With you I feel I'm the meek leading the blind» (С тобой я чувствую себя поводырём слепого).

«With you I feel I'm just spending wasted time» (С тобой я чувствую, что просто теряю время).

Столько лет я безвольно шёл чужой тропой, боясь открыть глаза и увидеть верный путь. Он так близко. Ближе, чем это можно представить.

«I've been waiting» (Я ждала).

И я тоже ждал. Чего-то ждал.

«I've steel waiting» (Я всё ещё жду).

Я устал прятаться от самого себя.

«I've been waiting» (Я ждала).

Я по ошибке искал среди бессмысленных вариантов.

«I've steel waiting» (Я всё ещё жду).

Я иду навстречу.

«But with you» (Но с тобой)

«It's always one ster too far» (Это всегда заходит слишком далеко).

Чем дольше я лечу, тем явней ощущаю, что падаю в глубокий колодец своей души. Где-то там, внизу, у самого дна, находится тонкая грань между нашим миром и миром иным. До неизвестности знакомым. Стоит достигнуть этой грани, и я навсегда покину своё тело. Но я не хочу уходить. Машу руками в надежде за что-нибудь ухватиться: за темноту, за мысли, за тонкий, волнующий женский голос. Круг света, оставшийся далеко вверху, превращается в маленькую белую точку. Насколько же глубока эта бездна? Может быть, бесконечна? Может, человек достигает дна, лишь когда сдаётся?

И тут я замечаю, что со мной падет кто-то ещё. Человеческий силуэт, сотканный из клубов серого дыма. Он не переливается, не играет цветами, да и с чего бы — здесь совсем нет света. Но он светлее окружающей тьмы.

— Ты глуп и ведом!Я приведу тебя!

— Кто ты? — мне становится спокойней, гораздо спокойней. Вижу его и понимаю, что всё-таки я не болен. Падаю в бесконечную тьму с некой сотканной из клубов дыма сущностью, но я не болен.

— Я найду тебя! — продолжает кричать, игнорируя вопрос. — Ты во всём виноват!

— В чём моя вина?

— Я найду тебя! — он озлоблен: на меня, на себя, на весь мир. Это его привычное состояние.

«I've steel waiting” — звучит тонкий женский голос.

— Я буду готов к нашей встрече, — отвечаю и приземляюсь на большую нежную бархатную подушку. Она такая воздушная, будто парю в невесомости. И мне хорошо.

— Я найду тебя…!!!!

Незнакомец с неистовым криком продолжает своё падение. Чувствую, как он отдаляется от меня. Наконец, крик затихает. Медленно растекаюсь по мягкой поверхности и погружаюсь в глубокий сон…

Помню момент, когда мне стало известно о смерти Иры.

Обычный вечер вторника. Половина одиннадцатого. Я и Вован сидели в гараже у Богдана, наблюдая, как тот ковыряется в капоте своей «девятки». Шутили, что он в Катюхе ковыряется меньше, чем в машине. Вован покуривал травку, пару затяжек сделал и Бодя. Мне же после работы не хотелось ничего. Всё надоело, казалось до жути однообразным. Тут к нам примчал запыхавшийся Санёк. Проигнорировав шутку Вована насчёт своего внешнего вида, он произнёс: