Моя ужасная няня

Глава 4

ОГДА няня Матильда поднялась в классную комнату, чтобы начать утренние уроки, дети сидели вокруг огромного круглого стола, как паиньки. Няня уселась и обвела пристальным взором всех подопечных, а потом спросила:

– Почему Софи и Гетти в шляпах?

– Потому что у них короткие волосы, – объяснил Саймон. – А они стесняются своих длинных ушей. – И добавил: – Неловко признаться, но, кажется, они превратились в такс.

– А мы превратились в детей, – страшно прорычали из-под стола два девчоночьих голоска.

Няня Матильда приподняла угол красной скатерти с кисточками и увидела двух такс, свернувшихся калачиком на полу. Таксы и впрямь выглядели как две маленькие девочки в коричневых сарафанах из голландского полотна. Потом няня Матильда заглянула под поля серых фетровых шляпок и увидела две длинных мордочки, два влажных чёрных носа и две пары блестящих, немного озадаченных глаз. Тогда няня Матильда чуть стукнула об пол своей палкой, и тотчас же из-под стола два голоса коротко тявкнули. Тогда она сказала:

– Ох, кажется, собачек надо выпустить погулять, – наклонилась, взяла их за лямки сарафанов и повела к двери, потом вниз по лестнице и в сад, вытолкнула наружу и закрыла за ними дверь. И как девочки ни пытались сказать: «Мы просто притворяемся, на самом деле мы Софи и Гетти, а вовсе не таксы», у них выходили только жалобные взлаивания и подвывания.

Няня Матильда вернулась в классную комнату и заявила:

– Приступим к арифметике.

– Умпс румпс, – охотно согласились дети.

– Что это вы такое говорите? – спросила няня Матильда.

– Ой, а вы не знаете? – удивилась Тора. – Это же по-бурголландски. У нас была одна бурголландская гувернантка, и, боюсь, мы не умеем заниматься арифметикой ни на каком другом языке. – И она повторила то же самое на бурголландском (языке, известном только детям семейства Браун): – У нампс бумпампс однампс бурголландсампс гумпспумпспампспа, и, бомпспумпс, мымпс немпс умпмемпс зампснимампс аримпсметимпскойпс нинампс какомпс другомпс ямпсзымпскемпс.

– Что ж, понятно, – кивнула няня Матильда и, перевернув страницу, спросила на великолепном бурголландском (только куда быстрее, чем умели говорить сами дети): – Ну тогда сколькомпс будемпс семпсдесемпс тримпс рампсделимпс на демпсвямпс?

Роджер хотел было ответить: «Семьдесят три разделить на девять будет восемь и три в остатке», но не смог. Вместо этого он вдруг произнёс:

– Вомпсемпс и тримпс в остампс.

– Неправильно, – сказала няня Матильда и повернулась к золотисто-коричневым мордочкам под круглыми фетровыми шляпками.

– Восемь и один в остатке, – пролаяли два голоска, и две пары маленьких блестящих глаз с добродушным сочувствием заморгали из-под полей шляпок.

– Верно. Но остальным лучше бы выучить таблицу умножения. Давайте-ка повторим: дважды один – два… – начала няня Матильда и тут же строго велела: – Сядьте прямо!

Дети продолжали качаться на стульях, не говоря ни слова, даже «двампсдымпс одимпс двампс». Но они уже начали сомневаться. Уже в их головах зазвучал тихий голосок, спрашивающий: «А стоит ли?..» И действительно, внезапно спинки стульев, на которых они сидели, развалясь или раскачиваясь, – знакомых старых стульев из классной комнаты, где дети привыкли валять дурака перед своими горемычными, запуганными гувернантками, – эти стулья вдруг стали очень жёсткими и высокими и начали толкать детей в спину, если те пытались развалиться. А в сиденьях вдруг обнаружились мелкие щепки, тут же втыкавшиеся в зад, если дети ёрзали. А уж если хоть чуть-чуть качнуться на стуле назад – он падал с грохотом, и дети приземлялись на спину кверху ногами, да так и оставались! Когда настало время утренней перемены, все дети уже сидели прямо, кроме тех, кто лежал на спине, по-дурацки задрав ноги в воздух.

В одиннадцать, когда принесли какао с галетами, няня Матильда взяла свою порцию и отправилась к мистеру и миссис Браун в гостиную.

– Как продвигаются занятия? – спросил мистер Браун.

– Мне кажется, мы освоили урок третий, – с улыбкой ответила няня Матильда, и, когда она ушла обратно в классную комнату, миссис Браун сказала мистеру Брауну:

– Знаешь, дорогой, когда она улыбается, то кажется почти милой. – А потом добавила: – Конечно же, если не обращать внимания на этот ужасный Зуб.