Скорая развязка

В е р а. А я до сих пор мечтаю о кочевой жизни. Так бы и улетела куда-нибудь. Да судьба распорядилась сидеть сиднем.

П ы л а е в. Так это же хорошо. Если жизнь без сучка и задоринки, жить, по-моему, вовсе неинтересно. У меня тоже иногда бывает: вдруг что-то заколодит в этой самой судьбе, и как дашь ей пинка — и полетел вместе с нею кубарем, перевертышем. Но вожжей я не бросаю. Я знаю, куда еду. А главное, куда мне надо ехать.

В е р а. Мне бы вот такую встряску. Пинок, что ли. Заплесневела я тут. Возьми меня к себе, хоть секретаршей, скажем. (Смеется.)

П ы л а е в. Но сельская учительница — это же романтично. Нива народного просвещения. Глушь, темнота, а ты с факелом знаний…

В е р а. Дрова да стекло оконное. Верно, поначалу все увлекало, за что ни возьмусь, то и радовало… И факел был вроде.

П ы л а е в. Не романтик до тридцати — сухарь. А романтик после тридцати, по-моему, откровенный дурак. Ты — ребенок с нормальным развитием. Да, наш учитель, а сельский тем более, — поэзия нелегкая.

В е р а. И горькая. Я как-то быстро потерялась здесь, наверно, потому, что рядом не оказалось твердой руки… Ты вот простые слова сказал, а я их тут ни от кого не слышала.

П ы л а е в. Но муж-то, он что?

В е р а. Ай, не говори. Муж. Муж объелся груш. Романтик за тридцать.

П ы л а е в. А мне показалось, он не таков. Нет, не таков. Вот на этом же месте сидел он и настаивал, чтобы мы не рубили лес. Даже Толстого цитировал.

В е р а. Это он может. Глухомань, знаете. Мужики обязательно на чем-нибудь свихнутся: один к ружью льнет, другой на рыбалке дохнет, а мой, бессребреник, травку собирает…

П ы л а е в. Мда, ты знаешь, Вера, в каких дьявольских условиях работают мои люди, чтобы скорее пробиться к нефти и дать вашему краю источник энергии. Ты и без меня знаешь, что энергия — это не только свойство материи, но это и деятельная сила, соединенная с настойчивостью в достижении цели. Мы не спим ночей, ищем, думаем, ошибаемся, плачем, смеемся — для людей. Самим нам ничего не надо. Ударит здесь нефть — выстроят город, а мы снова уйдем дальше. В чем нас можно упрекнуть? А вот, однако, находятся злопыхатели…

В е р а. Ты имеешь в виду председателя здешнего сельсовета?

П ы л а е в. Да именно.

В е р а. Все, что хочешь, Роман Романович, но Ведунов — не злопыхатель. Нет и нет. Это просто природолюб, есть у нас книголюбы или фотолюбители. Ты пойми, он здесь родился, здесь вырос, и вдруг на его глазах рушится привычное, чему нет на земле равного по красоте.

П ы л а е в. Вера, милая, извини, я по-другому не могу. Вера, ты недооцениваешь своего мужа. Природолюб или книголюб — это любовь на досуге. А Ведунов?! Нет, Ведунов — стойкая сила, противопоставленная прогрессу. И, говорить прямо, он даже понравился мне своей прямотой, резким, задиристым словом, но узость взглядов — извините — в пределах курной избы. Значит, контактов нам с ним не установить. А я предвижу, что он будет совать нам палки в колеса. Ведь непременно пойдет жаловаться, писать в газеты, составлять акты, а бумаги его пойдут с гербовой печатью, и бочку меда легко испортить ложкой дегтя. Не так ли, Вера?

В е р а. А ведь я, Роман Романович, и думать не думала, что он может быть так опасен для вашего святого дела. Он бабам-то нашим веники ломать разрешает не во всякое время. А тут лес. Я только сейчас начинаю понимать, сколь вредно его узколобое упрямство.

П ы л а е в. Ну а если мы попросим твоей помощи? Женщина с такими глазами должна уметь повелевать. После этой истины дай мне руку на дружескую помощь. Конечно, если ты хоть капельку сочувствуешь моему делу. Я, Вера, в жизни хочу только одного: если мы встанем лицом к лицу с враждебным миром, кровяное давление в стальных артериях нашего государства должно быть как у космонавтов.

В е р а. Боже мой, от таких космических масштабов — к моей руке. Фантазия, да и только. Этого, наверное, можно ждать только от Романа Пылаева.

П ы л а е в. Масштаб, Вера, — это охват, размах, и я только по этой значимости угадываю друзей.

В е р а. Погоди-ка, у тебя что с рукой-то, мозоли?!

П ы л а е в. Вера, я запальный отроду. Я во власти своего долга и дела, и руки мои не чураются никакой работы. Если я вижу, что мои рабочие бьются над мерзлотой, я вместе с ними берусь за лом и кувалду. Странно? Да. Я руководитель. Зато я знаю, что люди мои пойдут за мной в огонь и в воду. Вот мои масштабы.

В е р а. А вот тебе моя рука.

Пылаев целует ее руку. Звонит телефон.

Я ушла, Роман Романович.

П ы л а е в. То, что ты просила, мы сделаем. Но заходи, заходи. Нам есть о чем поговорить. Запомни, ты человек моих масштабов.

Вера уходит.

Я. Я. Да. Пылаев. Здравствуйте, Павел Абрамыч. Слушаю. Дела? Могу доложить: к концу месяца выйду к Иленьке и начну переброску оборудования на тот берег. Быстро? Да, быстро. Пылаев руководит передовой партией и первенства в соревновании отдавать не собирается. Вот так и передайте моим соседям. Спасибо. Болото? Лесу подвалю. Да, имел разговор с местной властью. Против. Против. Грозят жаловаться. Да я и не собираюсь отступать. Ну что вы, Павел Абрамович. Тянут за фалды снабженцы. Посылаю вторую заявку на трубы и цемент, и ни ответа, ни привета. Очень прошу. До свидания. (Кладет трубку.)

Входит П а л к и н.

П а л к и н. Вот, Роман Романович, как мог.

П ы л а е в (читая). Все так. Все верно. А заголовок замени. Надо что-то в таком духе — геологи помогают таежному краю. Выше голову, Николай Прохорович: орлы не подведут тебя. В душе они могут еще и колебаться, но это, я видел (показывает на ведро с нефтью), хоть кого охмелит. Для нас с тобой известный риск есть, но слышал, дорогой Николай Прохорович, если корабль идет по звездам, он не должен отклоняться на попутные огни.

П а л к и н. Значит, валим?

П ы л а е в. Валим, брат.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ