Скорая развязка

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Кабинет Пылаева. Входят В е р а и П ы л а е в.

П ы л а е в. Садитесь, Вера Игнатьевна, вот сюда, на диван. Отдохните, успокойтесь. Ну, драма, скажу я вам. Чего не бывает между супругами. Все уладится. Муж и жена, как говорят…

В е р а. Что это случилось? Ты объясни мне. Или я в бреду?

П ы л а е в. Маленькая размолвка, и ничего больше. Сейчас мы выпьем коньячку, а между тем и супруг твой пожалует — не бросит же он жену на произвол судьбы. (Разливает коньяк и пьет.)

В е р а. Я не хочу его видеть. Не желаю знать. Рома, скажи мне что-нибудь. Я все время жду…

П ы л а е в. А ведь он, черт его возьми, супруг твой, по-своему прав и потому последовательно настойчив. Люди, на которых я опирался, которым верил, оказались против меня. Рабочие. Да пока волынился ваш председатель, мы сделали свое дело, хотя край ваш за это заплатил дорогой ценой. Однако судить ни меня, ни того, кто ходил с топором возле поваленных деревьев, нельзя. Мы всего лишь исполнители. А я счастлив, что мой долг и мои стремления совпадают. Я в нашем регионе дам первую нефть. Первую!

В е р а. Роман. Рома, скажи мне что-нибудь. А я, о, если бы я верила богу, я молилась бы за тебя на коленях.

П ы л а е в. Молиться за Пылаева? Смех. Кому другому не скажи. Молитва в заслугу не ставится. А вознесен я своей, пылаевской, страстью, страстью быть первым всегда и во всем. Это у меня в крови, в душе, в мозгу моих костей. И если мне скажут снова, я снова все это пройду.

В е р а. Чтобы быть первым? Чтобы показаться?

П ы л а е в. Да. Тебе неведома простая истина — первому многое прощается.

В е р а. А ведь ты, Рома, не творец. Ты просто ретивый исполнитель.

П ы л а е в. Согласен. Могучее сердце нашего государства питается нефтью. И ни до чего другого мне нет дела, потому как я нефтяник. Если бы наши генералы оплакивали жизнь каждого солдата, мы не ходили бы в победителях. (Оживившись под хмелем.) А я рожден быть победителем. Хочу, чтобы моим именем назывались города. (Смеется.)

В е р а. Для исполнителя, если даже он и ретивый, это многовато.

П ы л а е в. Я весел, Вера, и шучу. Просто шучу. Между прочим, города называют именами героев не для мертвых, а в назидание живым. Мертвым ничего не надо… Могу я примериться? А?

В е р а. Как же так, Роман? Я что-то вроде поняла и ничего не понимаю. Рома, а ведь случись для дела — ты не ляжешь под гусеницы трактора.

П ы л а е в. Вера, милая ты моя…

В е р а. Не называй меня милой. Ну какая я, к черту, милая, когда я просто слепая твоя пособница. Бог ты мой. Но разве нет других путей?

П ы л а е в. Вера, я ценю в тебе дух времени, а тот, кто служит своему времени, тот служит векам.

В е р а. Да зачем они мне, эти века, когда я запуталась в сегодняшнем дне. Я думала, у меня с тобою развеются все сомнения. Но вижу, что для тебя меня нету. Вот ты собрался осветить века, а осветил ли хоть одну близкую тебе душу? Я имею право задавать тебе вопросы, потому как самим сердцем страдала за тебя. Думала, сгинь весь лес, вся земля — провались прахом весь белый свет, но выгорело бы его дело. А ты? А ты? И зачем я здесь? По-моему, я просто как собака, забежавшая на чужой двор.

Звонок телефона.

П ы л а е в (берет трубку). Пылаев. Ты что, не нашел другого времени? Ну-ко повтори. Кто там мешает? Повтори, говорю. Так что же ты молчал? Да ты что? В час? Это же победа! Черти! Еду. Сам. Сам. Пока никому. Никому. (Бросает телефонную трубку на рычаги.) Нефть хлынула. Нефть! (Открыв дверь.) Коля! Черт, где ты? Колька, заводи мотор. Нет, что ни говори, а Пылаев не зря живет на белом свете.

В е р а. Но как же я? Объясни. Помоги. Ах, какая я гадкая. Гадкая, гадкая.

За сценой сигнал автомашины.

П ы л а е в. Я бегу. Бегу. А ты домой. Каждый из нас должен знать и делать свое дело. Бог даст, увидимся. (Уходит.)

В е р а. Ушел. Каждый должен делать свое дело. Боже мой, какая истина. Да, да. Пылаев, Ведунов, Митяев, даже этот Кузякин знают свое дело и болеют им. А я всегда почему-то возле чужого дела. Как все нехорошо. Горько и гадко. Мерзко и гадко. Пылаев. Этот через все перешагнет. А куда я?