Полдень и Береника

Глава 6. Воспитание

Если ты вообще можешь меня понять, я тебе завидую.

Кто-то мог бы подумать, что груз материнства и отцовства, облегчённый кормилицей и нянькой — и это не считая помощницы по дому и почти живущей у нас Келлы, — должен был показаться нам с Лёном сущим пустяком, но всё оказалось совсем не так.

Это было тяжелое время для долины, и Лён постоянно занимался вопросами, связанными с последствиями наводнения. Он замкнул ведьмин круг, вернув к жизни каждого из девяти погибших во время бури вампиров, и я прекрасно знала, чего ему это стоило: девять требующих предельной концентрации ритуалов, девять ударов кинжалом, девять фраз, которые должны были убедить каждого из умерших вернуться обратно. Девять семей, получивших назад своих близких. Когда Лён проходил по улице, подданные при его виде падали ниц. Историю о том, как Повелитель спустился с неба на белой лошади, чтобы спасти Догеву, пересказывали дети. Замкнув ведьмин круг всего лишь раз, в Арлиссе, я с ужасом думала о том, сколько сил нужно, чтобы провести ритуал несколько раз подряд. После всех этих обрядов Лён вернулся домой настолько опустошённым, что мои послеродовые страдания показались мне смехотворными. Но лишь на время.

Ночи по большей части были бессонными, потому что мы с кормилицей не пропускали ни одного детского клича, чередуясь в кормлении Полдня и Береники. От козьего и тем более коровьего молока у детей начинались колики, так что Келла приказала его исключить. Кормилице пришлось поселиться у нас в гостевой комнате со своим младенцем, который тоже не давал ей спуску, пробивая по ночам мои заглушающие чары. Лён, несмотря на крепкий вампирий сон, привык спать с подушкой на голове и честно терпел временные неудобства, отказываясь перебраться в свою старую спальню в Доме Совещаний. Честно говоря, Лён так был занят вопросами Догевы, что я думала, он самоустранится, предоставив заботу о младенцах женщинам, но ничего подобного не произошло. Мыслишек в детских головках пока было мало, а вот их чувства он мог отлично читать, чем очень помогал нам в случае неясных и долгих оров, которые трое детей затягивали то хором, то поодиночке. Просыпались они всегда по очереди, а значит, времени для сна у нас почти не оставалось. На втором месяце у бедной кормилицы пропало молоко, и нам срочно пришлось искать новую, к которой дети никак не хотели привыкать, отдавая предпочтение мне. В нашу спальню постоянно кто-то стучался и вежливым голосом объявлял, что настало время кормления, а часть ночей я вообще проводила на срочно сооружённой кровати в детской, чтобы постоянно не бегать туда-сюда.

Настроение выкидывало фортели. То я была на десятом небе от счастья, умиляясь каждому пустяку, то мне хотелось превратиться в волка и кого-нибудь загрызть от досады. В Лёна летели молнии, подушки и незаслуженные упрёки, от которых мне потом становилось так стыдно, что я старалась не попадаться ему на глаза.

— Это послеродовые качели, — успокаивала меня Велька.

— А они когда-нибудь закончатся?

Подруга только вздыхала и советовала очередное зелье.

Во всей этой круговерти я меньше всего думала о том, как бы мне остаться с Лёном наедине, чтобы предаться любовным утехам, и наши отношения сами по себе вернулись в досвадебную фазу преданной дружбы, целомудренной, как утренняя роса. Мы обсуждали вопросы Догевы и детей, помогая друг другу в меру сил, но наши постоянные шуточки и подтрунивания, которые я раньше так обожала, теперь вызывали у меня приступы гнева и обиды, от которых Лён впадал в тягостное молчание. Кляня себя за несдержанность, я призывала весь юмор, когда-то составлявший большую часть меня, вернуться и исправить ситуацию, но он, похоже, решил надо мной подшутить. Незримые нити, ранее связывавшие нас с Лёном, так натянулись, что в какой-то момент мне показалось, что я абсолютно одинока. Списав это чувство на пресловутые послеродовые качели, я затолкала его поглубже и снова бросилась в бой с коликами, пелёнками, ноющей грудью, нерадивой няней, суетливой кормилицей, назойливой и вездесущей Келлой и своими страхами за будущее детей.

К концу третьего месяца все понемногу успокоились, близнецы решили подольше спать по ночам, даря нам бесценные часы отдыха, и моё полное погружение в материнство стало завершаться. Настроение улучшилось, приступы отчаяния и гнева прошли, но тело не собиралось приходить в норму. Все мои старые штаны по-прежнему были мне малы, платья и рубашки трещали в области груди, так что мне пришлось заказать новые. Живот, на неполные девять месяцев ставший приютом для близнецов, не хотел становиться плоским, несмотря на Велькины утягивающие мази. Осунувшееся лицо с кругами под глазами будто сошло с картины «Утопающая грешница». Я старалась не переодеваться и поменьше оголяться при Лёне, и меня ужасно пугало, что его это устраивало. Я уже готова была вынырнуть из тумана затянувшейся послеродовой горячки и вернуться в мир: к тренировкам, к своей диссертации, новым неиспытанным чарам и даже заседаниям Совета, но, самое главное — к Лёну, но он замкнулся и стал каким-то чужим. Мне очень хотелось бросить всё и всех хотя бы на полдня и предложить Лёну отправиться на пикник — с мясом на палочках и жареной в углях картошкой — но листокрас, как назло, выдался туманным и холодным, а хлопоты по восстановлению домов и угодий до наступления зимы заставляли Лёна заниматься делами долины гораздо больше, чем он привык.

Видя мои страдания, Велька заявила, что берёт мою красоту в свои руки, и мы с ней умудрились выкроить несколько чудесных вечеров для банно-масочных процедур, однозначно улучшивших мой цвет лица и тем самым поднявших настроение. Я чувствовала себя в силах предстать перед Лёном в слегка увядшей, но всё ещё красе, но он вдруг, несмотря на увещевания няни, повадился брать близнецов к нам в постель, потому что днём у него было мало времени с ними возиться. Это в какой-то степени сблизило нас, потому что он часто держал на руках одного малыша, пока я кормила другого, и его тёплый, нежный взгляд, обращённый к детям, падал и на меня, так что мне казалось, что я купаюсь в его лучах.

В конце концов, в один из вечеров я застала Лёна врасплох переодевающимся после долгого судебного дня и, оттеснив его в угол спальни, спросила с таким видом, чтобы он сразу понял, что настоящая Вольха вернулась:

— Досточтимый Повелитель, не соблаговолите ли сообщить, когда вы планируете начать исполнять свой супружеский долг?

К счастью, я как раз пришла после очередной банной процедуры с Велькой, после которой она сделала мне новомодную причёску в виде закрученной пирамидки на макушке. На мне был чудесный серый шёлковый халат, а под ним — кружевное бельё.

Мне очень не понравилось, что, услышав мой вопрос, Лён решил натянуть обратно рубаху, которую только что собирался снять.

— Мне показалось, это вы меня игнорируете, Повелительница.

— Ответьте, пожалуйста, на вопрос, — настаивала я.

— Когда мы оба будем готовы, — Лён попытался выскользнуть из угла, но я придержала его рукой.

— Если мои потребности не будут удовлетворены на супружеском ложе, я считаю справедливым удовлетворить их на стороне, — заявила я.

Угроза, конечно же, была смехотворной, ибо ни один вампир в долине не рискнул бы даже прикоснуться ко мне, но Лён мог бы оценить если не шутку, то хотя бы мою наглость.

— Это вряд ли, — мрачно заявил он.

— Вы сомневаетесь в моих возможностях?

— Нет, дорогая супруга, вы прекрасны, как никогда, просто я сомневаюсь, что в Догеве найдётся хоть один вампир, желающий сразиться со мной на гвордах.

Лён даже не улыбнулся, и мне вдруг расхотелось продолжать спектакль.

— Лён? — миролюбиво произнесла я.

— Вольха? — он внимательно посмотрел на меня.

— Прости, что была занудой и психичкой, я, это… Мне кажется, я была немного не в себе. Велька говорит, это из-за родов, так бывает. Этому есть научное обоснование, называется «эмоциональные качели».

— Ну конечно, Вольха, я всё понимаю, и рад, что тебе лучше, — вежливо сказал Лён.

— Но ты по-прежнему избегаешь меня…

— Вовсе нет! — поймав мой скептический взгляд, он поправился: — Не совсем... Да. Но этому тоже есть научное обоснование. Называется «чувство ответственности». Я тоже до сих пор нахожусь под впечатлением от твоих родов, и уверен, что в ближайшее время нам не стоит повторять этот опыт.

— Полностью согласна, но…

— Значит, ты согласишься и с тем, что нам нужно сделать перерыв.

Я мило улыбнулась и заговорщицки сообщила:

— Лён, я вторую неделю пью надежнейшее зелье, предохраняющее от зачатия — с надеждой, что будет от чего предохраняться.

Радостная новость о моей предусмотрительности не вызвала у него энтузиазма.

— Оно может не сработать.

— Гарантия полная, это лучшее заговорённое зелье. Понимаю, Лён, у тебя железная выдержка и терпение, и вообще, до встречи со мной у тебя семьдесят три года не было девушки, но я так не могу. Я не могу с тобой просто дружить.

— Вольха, это временная мера, — Лён отвёл глаза, и мне стало как-то не по себе.

— О, боги! — я поплотнее запахнула халат, осенённая неприятной догадкой. — Какая же я дура!

В другой ситуации Лён бы согласно кивнул, получил от меня тычок в бок и отпустил бы шуточку, чтобы разрядить обстановку. Но он упорно молчал, ожидая моих пояснений, которые незамедлительно последовали. Так уж я устроена — не люблю держать худшие мысли при себе. С присущей мне прямолинейностью и с душой, удравшей в пятки, я сказала:

— Ну, я и раньше не блистала красотой, чего уж там... Скажи прямо, что я тебе больше не нравлюсь. Или воспитание не позволяет?

— Вольха, нет…

В этот момент, как назло, решило прибыть молоко, и на моём прекрасном шелковом халате стали расплываться два неприглядных тёмных пятна, которые я попыталась прикрыть рукой. Я готова была расплакаться от досады.

— Да и гхыр с ними, с греховными утехами! — выпалила я. — Будем жить, как монахи, пока не поубиваем друг друга.

— Вольха, перестань! — увидев, что я собираюсь сбежать, Лён схватил меня за локоть и развернул к себе. — Что ты придумала? Ты очень красивая и привлекательная, даже с этой причёской…

— В смысле? — я потрогала элегантную пирамидку из волос, которую Велька так долго сооружала.

— Шутка, — без тени улыбки сказал он. — Просто я дал слово Келле и не стану его нарушать.

— Какое ещё слово? — я сложила руки на груди, продолжая прикрывать намокающий халат, пока Лён крепко держал меня за локти.

— Что поберегу тебя. Тебе нужно восстановиться.

— Но я в полном порядке!

— Ты ужасно нас напугала, — он притянул меня к себе и поцеловал в лоб, как заботливый старший брат. — Даже Келла призналась, что твои роды — самое страшное испытание в её жизни со времён войны. Ты чуть не умерла, и твоё восстановление займёт больше, чем ты думаешь.

— Опять Келла, всё время Келла… Да что она знает? — мне так нравился его запах, что я невольно провела носом по его шее. — Но поцеловаться мы хотя бы можем?

— И чем это закончится? — он усмехнулся. — Криками «чур, я сверху»?