Полдень и Береника

Лён снял свою мантию, распустил крылья сквозь прорези в рубашке и медленно подошёл ко мне.

«Ты просто красавчик», — подумала я, и он усмехнулся.

— Думаешь, стоит опробовать? — он кивнул в сторону кровати.

— Определённо.

«Мне нравится твоё лицо. Всегда нравилось, особенно глаза. И губы, — подумала я, прикладывая палец к его губам, — такие ласковые и сочные».

— Вольха, прекрати, не смущай меня.

— Смутить — тебя?!

— Ну, просто я предполагаю, что ты станешь продолжать…

— Естественно. И я думаю только правду.

— Красота мужчины в его поступках, — глубокомысленно изрёк он.

— Кто тебе сказал такую глупость? — рассмеялась я. — Лично я полюбила тебя за улыбку и крепкие плечи. Остального на тот момент я ещё не разглядела.

Его крылья укутали нас, Лён обнял меня за талию, и я выжидательно подняла к нему лицо.

— Ты тоже красивая, Вольха.

Я недовольно поморщилась.

— А поконкретней?

— Ты прекрасная Повелительница.

— Хм… Нет, не то.

— И отличная мать — когда не позволяешь близнецам…

— Лён, — перебила я, — комплимент и занудство несовместимы.

Он прокашлялся.

— У тебя красивые… — он задумчиво умолк.

— Ну?

— Ноги, например.

— А-а, — разочарованно выдохнула я.

— Глаза? Вольха, — он усмехнулся, — это неправильно, любить кого-то по частям. Отдаёт расчленёнкой.

Я ободряюще улыбнулась.

— Правду, только правду, Лён…

— Да ты просто меня приворожила. Без магии не обошлось, признайся — есть же пожизненные привороты, — получив лёгкий шлепок, он добавил: — На самом деле я понятия не имею, за что тебя люблю.

— Ну придумай что-нибудь.

— То правду, то придумай… Ты же знаешь, я не мастер выворачивать душу.

— Это да, — я вздохнула и пришла к нему на помощь: — Ты говорил, что полюбил меня с первого взгляда.

— Не совсем, — признался Лён. — Когда ты плескалась в озере при нашей первой встрече, это озеро ещё не было нашим, но я почему-то подумал уже тогда, что оно им станет. Я без зазрения совести читал твои мысли, а ты так искренне радовалась тёплой воде и жизни вообще, что я вдруг ощутил счастье без всякой причины. И позже тоже. Мне было хорошо рядом с тобой, даже когда ты разбила мне камнем лоб. Я сразу понял, что ты моя женщина. У телепатов такое бывает. Но я не был уверен, что ты когда-нибудь почувствуешь то же самое. Ты боялась меня и избегала близкого контакта.

— Просто мне понадобилось время, я же не абсолютный телепат, а всего лишь ведьма.

— Ты моя ведьма-хранительница, во всех смыслах, — сказал Лён, и я потрогала реар, уже месяц висевший на моей шее — камень в форме волчьего клыка, до этого два года висевший на шее Лёна. — И мне ужасно жаль, что снова пришлось пырнуть тебя кинжалом.

— Постараюсь больше не умирать, — пообещала я.

— Так мы собираемся её опробовать? — спросил Лён, надеясь, что на этом выворачивание души можно будет завершить.

— А то! — воскликнула я, высвобождаясь из его крыльев и с разбега запрыгивая на кровать. — Как-то жестковато. Такое впечатление, что там не кокосовые волокна, а сами орехи.

В этот момент ножки с одного бока кровати подогнулись, и я, как с горки, позорно скатилась на пол. Лён бросился меня ловить, но успел только приземлиться рядом. Мы переглянулись и зашлись смехом.

— Я думал, они не успели установить балдахин, — сказал Лён, успокоившись.

— Может, и не надо? Ну его, только пыль собирает. Чтобы спрятаться от всех, мне хватает твоих крыльев.

На этом мы умолкли, и дальше пошли только мои мысли, открытые для Лёна — немного бессвязные и абсолютно бесстыжие, как банная оргия.

* * *

Солнце просвечивалось сквозь сочную весеннюю листву, осинки робко подрагивали на ветру, ольховые серёжки распушились и приплясывали, словно желтоватые гусеницы. Аромат чубушника пьяно разносился по поляне, смешиваясь с запахами свежей травы.

Сначала из кустов малинника показались чёрные мужские ботинки, затем зад в потрёпанных временем и непогодой штанах, а потом оттуда бодро выполз сам Лён. Его на четвереньках, но головой вперёд преследовала рыжеголовая и очень разлохмаченная Береника. С победным кличем она схватила отца за куртку и за пару секунд взобралась на спину. В последнее время Лёну нередко приходилось выступать в роли скакуна, осёдланного боевого вида девчонкой ростом в полтора локтя. Говорить она не умела, но научилась отдавать команды, громко прищёлкивая языком. Испустив несколько воплей, заслышав которые любой проходящий мимо подданный бросился бы спасать своего Повелителя, Лён проскакал пару кругов по поляне и повалился со своей ношей на покрывало, где уже устроились мы с Полднем. Береника скатилась с отцовской спины, подползла к брату и стала отбирать у него состоящую из разнокалиберных колечек пирамидку, почти собранную. Полдень испустил негодующий вопль, и Береника получила от меня свою пирамидку, которую, впрочем, тут же отбросила в сторону, пребывая в уверенности, что у брата любая игрушка интересней.

Чтобы не допустить драки, я отвлекла внимание детей упавшими мне на голову ольховыми серёжками, заплясавшими в воздухе под щелчками моих пальцев. Я на ходу придумала историю про путешествующего гномика, отправившегося на поиски драгоценных камней в незнакомую страну и искавшего путь по волшебным серёжкам, растущим на ольхе. Чтобы продемонстрировать, как сияют драгоценные камни, я сняла со своей головы обруч с рубином, а с головы Лёна — обруч с изумрудом, и дети какое-то время играли, пытаясь их надеть друг другу на маленькие головки. Белокурый Полдень был более кудрявым, чем его сестра, поэтому мой небольшой обруч уверенно держался на его голове.

Вдруг раздался жалобный писк, затем громкий птичий гам, и мы заметили вывалившегося из гнезда птенца, удачно приземлившегося в пушистую траву под осиной. Не дав детям исследовать бедолагу, я встала, размяла пальцы и сплела заклинание. Птенец, продолжавший испуганно пищать, мешал левитации взмахами крыльев и дёрганьем головой, но в конце концов всё же приземлился обратно в гнездо. Его родители-дрозды ещё какое-то время возмущённо поругивали своего отпрыска, но скоро успокоились и притихли.

Дав близнецам в каждую ладошку по сухарику и, таким образом, обеспечив себе спокойные четверть часа, мы с Лёном сели на островок из клевера: Лён — прислонившись спиной к стволу осины, я — прислонившись спиной к животу Лёна, — и стали молча слушать гомон птиц, перешёптывание листьев, шуршание ежей в траве и тихие русалочьи песни, не спуская глаз с близнецов. Я первая прервала молчание.

— Лён?

— Что?

— Как ты думаешь, Велька и Шаон поженятся?

— Я же не пифий, — усмехнулся он, — предсказаниями не занимаюсь.

— Но ты же телепат! Ты знаешь их мысли. То есть это уже не предсказание, а прогноз.

— Мне кажется, обсуждать чужие мысли с кем бы то ни было не совсем этично.

— С каких это пор? — удивилась я. — Просто я переживаю за лучшую подругу. Велька не уезжает. Как ты думаешь, у Шаона это серьёзно?

— Да.

— Она ему нравится?

— Более чем.

— А его намерения?

— Далеко идущие.

— Это хорошо, — я выдохнула с облегчением, — потому что Велька от него без ума.

— Ну-у, — неуверенно протянул Лён, — это не совсем так.

— Правда?

— Твоя подруга, конечно, ставит телепатический щит, а я стараюсь не читать её мысли, но иногда она так громко думает, что это не помогает.

— Если она сердится на Шаона, то это не со зла, а наоборот, — попыталась я оправдать подругу.

— На Шаона? Нет. Она просит всех богов, чтобы не влюбиться так, как «Вольха в этого белоголового гордеца с замашками бродяги».

Я рассмеялась.

— Конечно, она видела, к чему это приводит, она же принимала у меня роды. Я их с Келлой так измочалила.

— Бедняжки, — сказал Лён с мрачной усмешкой.

Я была рада, что он наконец смог пошутить на эту больную тему. Мы, не сговариваясь, посмотрели на близнецов, самозабвенно, с громкими причмокиваниями обсасывающих сухари. У каждого из них уже было по зубу, но это не очень-то ускоряло процесс. Солнце играло на белокурой, цвета спелого льна шевелюре Полдня, и я подумала о том, какое подходящее имя Лён выбрал для нашего сынишки. Конечно, на самом деле он именовался Арр’адд’ар тор Ордвист Ш’эонэлл, но официальное имя предназначалось для официальных церемоний. Полдень появился на свет первым, а значит, он был законным наследником и будущим Повелителем Догевы, однако более бойким характером в этой парочке обладала его рыжеволосая сестра.

Какое-то время мы молча смотрели на детей, погружённые каждый в свои мысли. Мне было невероятно хорошо сидеть на мягкой траве, опираясь спиной на грудь и живот Лёна, а руками, как на подлокотники кресла, на его согнутые ноги, и слушать над ухом его спокойное, ровное дыхание. Лён гладил мой живот, норовя забраться под рубашку, я шлёпала его по рукам, и они утихомиривались, чтобы через минуту повторить сделанное и продвинуться на вершок дальше.

Пристукнув двух комаров, я отвлеклась от блаженной неги и вспомнила, что собиралась посоветоваться с Лёном по поводу одного важного для меня дела.

— Лён? Надо поговорить.

— Хм? — он поцеловал меня в макушку. — О чём?

— Я хочу наконец собраться с силами и написать магистерскую диссертацию на соискание второй степени.

Лён замер и так напрягся, словно увидел живую гадюку.

— В смысле?

— Ну, третью степень я защитила, нужно двигаться дальше. Дети немного подросли…

Лён молча высвободился от моего веса, вскочил и с мрачным видом прошёлся по поляне.

— Подросли? — с досадой произнёс он. — Да ты ещё неделю назад кормила их грудным молоком.

— Да, но теперь оно им не нужно, а ещё у них есть две няньки.

— Вольха, — неожиданно сердито воскликнул Лён, — нет, нет и нет!

— Но почему? — я тоже встала, чтобы он не возвышался надо мной беловолосой громадиной.

— Разве это не очевидно? Ты больше не рыжая ведьма на чёрной кобылице, ты Повелительница Догевы и мать наследников. Прости, но представители твоей расы и раньше не жаловали тебя, предлагая тебе досрочно закончить жизнь на костре — и это несмотря на то, что ты им помогала своей магией. Теперь всё будет намного хуже. Люди знают, что ты — человеческая ведьма и жена вампира.

— И?

— Твои одинокие поездки по хуторам придётся прекратить. Я категорически против — и они, — Лён указал на детей, — тоже имеют право голоса. Трое против одного.

— Ты мне запрещаешь выезжать из Догевы? — я недовольно скрестила руки на груди.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу тебе ничего запретить, — он обречённо вздохнул. — Я просто взываю к твоему благоразумию.

— Тю-ю… Это и раньше было трудно.

— И материнскому инстинкту.

— Нашим детям ничто не угрожает.

— Кроме перспективы остаться без матери?! — Лён принялся ходить туда-сюда по поляне. Давно я не видела его таким сердитым. — Вольха, мы оба знаем, что такое расти без родителей. Я своих вообще не помню. Мы никогда не пожелаем такого своим детям!

Береника, почуяв неладное, отложила один сухарь и стала внимательно следить за разговором.

— Ты считаешь, мне что-то угрожает, если я просто проедусь по Белории, как раньше, и изведу парочку упырей?