Немного солнца в холодной воде

Зеркало за поворотом

Северус

Домовик подобострастно кланяется и исчезает, записав согласованный план завтраков, обедов и ужинов на неделю вперед. Северус нарочно включает в рагу тушеный перец, потому что знает, что Минерва его не переносит, но пропускает мимо ушей десерты. Бисквит? Плевать. Хоть пончики — до десерта он все равно никогда не добирается. Слишком много дел.

Правда, Поттер последнее время осторожничает и меньше светит своей дурацкой головой, но Лорд заставляет всех участвовать в поисках мальчишки. Блуждая по грязным и разбитым дорогам Йоркшира, Северус со странным удовольствием думает о занятиях с Уизли. Наверное, потому, что они единственные приносят ощутимую пользу и видимый результат. Все остальное кажется погоней за призрачной надеждой и отсрочкой неизбежности. Но Уизли рождает в нем неприятные и запутанные чувства, и это раздражает. Северус тяжело выдыхает, глядя в заснеженное окно, и тут же перед глазами возникает Уизли, уткнувшаяся лицом в колени.

Драккл раздери!

Он снова чувствует эту ненавистную вину, что повел себя некрасиво. Вина! Скоро ее скопится не река и не озеро — океан и утянет его на дно. Но и чувство нужности из тлеющей искорки превращается в изредка вспыхивающую, красную и горячую.

— Вы меня слушаете? — Дамблдор останавливается посреди пустого холста и внимательно смотрит на его лицо.

А, Дамблдор! Кажется, они разговаривали о возможном возвращении Поттера в Хогвартс — или о чем-то другом?

— Нет, — Северус отворачивается к окну. — Эта Уизли слишком сложная для меня. И мы пока что мало разговариваем, чтобы выведать что-либо про Поттера. Не могу же я спросить ее просто так.

Дамблдор добродушно смеется и прячет руки за спину.

— Как давно вы не разговаривали с обычными людьми, Северус! Не с коллегами, не с Пожирателями, даже не со мной. С такими, как Джинни Уизли. Впрочем, у вас ведь есть Драко.

Северус усмехается, стуча пальцами по холодному стеклу.

— Драко сторонится меня после вашей смерти. Он совсем засунул голову в песок и похож больше на призрака самого себя.

— Вас это не беспокоит? Вы, кажется, давали Непреложный обет. Не хотите помочь мальчику?

— Я не могу ничего изменить. А значит, не собираюсь тратить силы бесполезно. В общем масштабе Уизли мне нужнее. И не начинайте подсмеиваться, Мерлина ради.

Перед тем, как пойти на завтрак, заведомо невкусный и повторяющий вчерашний, Северус бросает взгляд на овальное зеркало, висящее справа от камина. Щеку прорезывает глубокая царапина с запекшейся кровью — вечерний подарок от Лорда. Как обычно, Мальсибер принес неприятную новость, но гнев Лорда коснулся всех.

Засунув руки в карманы мантии, Северус неторопливо идет по холодной галерее, вспоминая надломленный голос Уизли тем вечером в больничном крыле. Что-то и в нем изменилось — словно тихонько треснуло.

Уизли сидит на своем привычном месте рядом с Лонгботтомом и монотонно запихивает в рот овсянку, ложку за ложкой — и, поймав его взгляд, нервно заправляет прядь волос за ухо.

Северус тут же отворачивается, проклиная этот жест. Лили вечно заправляла так волосы, но он так и не смог понять, что это означает. Когда он спросил мать, та равнодушно заметила, перебирая книги: «У всех девочек это движение означает разное. Я, например, поправляю волосы, когда мне неловко». У матери были черные, густые волосы, закрывающие лопатки. Она любила расчесывать их по вечерам, и Северус, лежа на пыльном ковре, зачарованно смотрел, как расческа, поблескивая в полумраке, скользит сверху вниз по смоляному водопаду.

— У вас неважный вид, — Минерва сосредоточенно добавляет в свою овсянку мелко порезанную сливу. — Чем-то не угодили Его Величеству?

— Чувствуете необходимость шутить? — отзывается он колко и отодвигает тарелку, к которой так и не притронулся. — Я помню о собрании.

Проходя холл, он наталкивается взглядом на кряжистую фигуру Хагрида и незаметно выдыхает. Дамблдор всегда испытывал жалость ко всякого рода Хагридам и Трелони, и очень зря. Они заслуживают жалости, бесспорно, но место преподавателя? Нет. Вспомнить только случай с гиппогрифом. А прорицания вообще никому не нужный предмет. Впрочем, жалость — это громкое слово. Дамблдор просто знал, что такие люди могут пригодиться.

— Я бы не пришел, — Хагрид нелепо разевает свой огромный рот. Его жилет испачкан грязью, и жесткие темно-коричневые волосы его торчат в разные стороны совсем как у Грейнджер. — Вы же знаете, как я вас ненавижу.

Снейп нетерпеливо поджимает губы. Ненавидит? К этому он давно привык. Ненависть стала, пожалуй, одной из первых эмоций, узнанных на «этой стороне».

— В чем дело?

— Кто-то вторую неделю убивает моих кур, а вчера ранил Клыка и испугал студента. Определенно хищник. Если мы его не уберем…

Снейп выставляет вперед ладонь, прерывая его полувеликанью и потому малосвязную речь.

Все ясно и так. Тащиться в лес и убивать неведомую тварь придется ему самому, потому что Кэрроу туда в жизни не полезут, а просить больше некого. Всем прекрасно сидится в уютном Малфой-мэноре, где каждый вечер если не убивают, так пытают ради удовольствия.

— Я подумаю, что можно сделать, — холодно отвечает он. — Но на многое не надейтесь.

Джинни

Она забирается с ногами в кресло и нервно выдыхает. Невилл должен был прийти еще полчаса назад, но его до сих пор нет. А часы пробили полночь, и от очередного суматошного дня у нее слипаются глаза.

Проведя рукой по растрепанным волосам, Джинни бросает взгляд на затухающий камин. После той встречи со Стебль она так и не последовала ее совету. И не потому, что не было времени. Потому что — страшно. Что она найдет в глубине себя?

— Прости, — Невилл появляется в открывшемся проеме и, подойдя к диванчикам, устало падает на мягкую поверхность. — Заставил тебя торчать тут.

— Ты уже неделю сам не свой, — Джинни подается вперед и касается рукой его плеча. — Что случилось? Что-то с бабушкой?

Невилл отрицательно мотает головой и закрывает лицо ладонями. Он кажется ужасно одиноким и несчастным, и Джинни тут же садится рядом с ним. Чертов год, все встает вверх дном, чувства меняются, и люди, которые казались крепкими, вдруг покрываются сеточкой трещин.

— Иногда такие страшные мысли в голове, — Невилл прячет лицо в ладонях. — Может, было бы лучше, если бы родители погибли тогда? Видеть их, касаться их и понимать, что они никогда не обратят на тебя внимания, никогда не поймут, кто ты для них — это страшнее, чем просто приносить цветы на могилу. Нет, я понимаю, что они живы — но разве это жизнь? Как овощи…

Джинни сглатывает и обнимает его за плечи. Что она может сказать? Все слова бесполезны.

— Зато ты их видишь, — робко произносит она.

— Знаешь, как от этого больно? — Невилл оглядывается по сторонам, но в гостиной давно никого нет. — Понимаешь, я видел… Видел, какими они могут быть.

Джинни хмурится, и в сердце рождается смутная догадка.

— Видел? Где? Ты нашел Еиналеж, о котором когда-то рассказывал Гарри?

Невилл резко кивает и отводит глаза, потом поднимается и идет обратно к двери. Джинни тяжело видеть его худую, слегка сгорбленную от усталости фигуру, но она сжимает кулаки и следом за ним выходит в полутемную холодную галерею. Глупо гадать, кого она сама увидит в зеркале — потому что ответ приходит сам собой. Но отчего-то ей все равно неуютно, и она шагает рядом с Невиллом, держа палочку наготове.

Зеркало, огромное и завораживающее гладкой серебристой поверхностью, стоит в углу пустого класса. Невилл сразу же идет к нему, не раздумывая, как заговоренный, и Джинни хочется крикнуть, чтобы он остановился — но она только застывает на месте. Конечно, он приходил сюда уже несколько раз, не в силах оторваться от видения, и Джинни понимает, почему. Но этот круг нужно разрывать — иначе можно сойти с ума.

— Я ничего не вижу, — удивленно замечает она, остановившись в паре шагов от Невилла.

— Ты увидишь только то, что важно для тебя, — отзывается он, но глаза прикованы к зеркалу, и лицо его так страшно, что Джинни становится не по себе. — Вон Гарри видел семью — живую. А Рон, кажется, самого себя с кубком по квиддичу.

Джинни тихонько фыркает. Еще бы! Что может быть важней в жизни для Рона, кроме любви, отданной всецело ему одному, и Кубка.

— Пойдем спать, — она с тревогой дергает Невилла за рукав мантии. — Завтра проверочная у Флитвика, и у меня уже глаза слипаются.

— Ты иди, — отзывается тот, не двигаясь с места. — Я еще немножко посмотрю. Или хочешь взглянуть сама?

Джинни нервно пятится и отрицательно мотает головой. Ни за что. Если она увидит там Гарри или братьев, захочется взглянуть еще раз. А она и так не разобралась в том, что хочет, что нужно — это только разбередит боль.

— Пойдем спать, Невилл, — повторяет она чуть громче и настойчивее. — Ты сам говорил, что нужно действовать ради них и не думать о себе. Ты только делаешь все хуже. Невилл, правда, мне очень жаль, что так случилось с твоими родителями, но так ты только застреваешь в настоящем. Понимаешь?

— Целую жизнь мечтал об этом, — Невилл упрямо всматривается в отражение. — Чтобы они стояли рядом и понимали, кто я. Постоянно об этом мечтаю. Сейчас — особенно. Я сражаюсь с Пожирателями, точно так же, как они когда-то! Что бы они сказали мне? Гордились бы или, наоборот, отговаривали из-за того, что может случиться? Они нужны мне сейчас больше, чем когда-либо.

Джинни проводит рукой по лицу и выдыхает. Конечно, можно сказать, что вот она рядом, его друг и его поддержка. Но то, что кажется достаточным одному, совершенно недостаточно другому.

— Я тогда пойду спать, хорошо? — произносит она тихо.

Но Невилл ее не слышит.

Северус

Очередной день тянется долго, и Северус несколько раз выглядывает в припорошенное снегом окно, пытаясь разглядеть озеро и лес. Все покрыто тяжелыми белыми шапками зимы, и даже от хижины Хагрида торчит только труба — а за ней уже ничего не видно.

Сегодня — занятие с Уизли, и Северус гадает, смотря на летящих над озером ворон, придет ли она. По плану у них довольно непростое зелье — ледяное, которое помогает проходить сквозь огонь, и оно вполне может пригодиться в наступающем хаосе. Ему снова не хочется признавать, что занятия с Уизли приносят удовлетворение: она не боится доверять своей интуиции и отклоняться от рецепта, в отличие от Грейнджер, и намного умнее Поттера, который с трудом отличает один ингредиент от другого.

Удивительно, но Уизли уже сидит в кабинете, в защитном жесте скрестив руки на груди.

— Не думал, что вы придете, — спокойно замечает Северус и останавливается напротив нее. В ней чувствуется какая-то настороженность и одновременно грусть, и она быстро поднимает на него ореховые глаза. Волосы ее почему-то аккуратно причесаны и ровными прядями лежат на плечах и груди, а не разбросаны в привычном беспорядке.

— Я пришла из-за вашей щеки, — говорит она тихо и слегка краснеет. — Я видела кровь. Значит, вы все-таки человек, а не ожившая невозмутимая статуя. Вам больно?