Немного солнца в холодной воде

— У меня была другая жизнь, давно, — Стебль вновь поднимает лейку. — В теплицах я ощущаю себя на месте.

— У вас была семья? — Джинни изучает ее морщинистое лицо, похожее на брюкву.

— Недолго. И моя дочь — знаете, я практически ее не вижу. Может быть, несколько раз на летних каникулах, — Стебль наблюдает за цветами. — Она вышла замуж за норвежца.

Джинни невольно поеживается. Сколько еще тайн хранит этот замок?

— Только, пожалуйста, не рассказывайте никому, — Стебль наклоняется и рыхлит тяпкой землю под орхидеями. — Я просто хотела, чтобы вы меня поняли — вы выглядите очень одиноко, я с начала года заметила. Со мной такое было — а потом я просто заглянула в себя и поняла: «То, как я живу сейчас — мне не нравится». И я вспомнила о Хогвартсе, о теплицах, о своей нужности здесь. Попробуйте — вдруг и вам поможет?

Джинни поспешно кивает и идет к дверям, гадая, знает ли об этом Невилл или кто-нибудь еще. Странно, как совершенно незнакомые люди могут разделять одни и те же чувства. Только у Стебль уже есть, о чем заботиться. А вот ее собственная дорога — скрытая в темноте, открывающаяся только если идти постоянно вперед.

Невилл нетерпеливо ждет ее в холле, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на часы.

— Помнишь про полночь?

— Нет, — Джинни устало трет глаза. — Может, сегодня передохнем? Вообще не соображаю, одна каша в голове.

Невилл слегка хмурится.

— А если мы что-то пропустим? Сейчас чем меньше думаешь о себе, тем лучше. У нас есть задание, и мы не имеем права его игнорировать. Так что я жду тебя у портрета в полночь.

Джинни громко чихает.

Северус

Уизли опаздывает уже на пять минут, и Северус недовольно стучит пальцами по столу, поглядывая на висящие на противоположной стене часы в виде головы дракона. Ему некогда возиться с Уизли, но он не может отказаться от занятий. Они немного, но отвлекают его от всей грязи и мрака, и он все еще может выведать ценную информацию о местоположении Поттера. С другой стороны, они прибавляют ему лишнюю головную боль, которую в его жизни можно и так ложками черпать. Подъем — на рассвете, бесконечный водоворот дел, с несколькими минутами на завтрак и обед, выматывающие учебные собрания с постоянными таблицами успеваемости, дотошные обсуждения блюд с домовиками, беседы с Дамблдором и вечно крутящиеся стратегии в голове — и, конечно, постоянные доклады Лорду. Когда он последний раз лег раньше двух часов ночи? И все-таки занятия должны остаться — они вносят хоть немного разнообразия в этот кружащийся вихрь дел.

Уизли заходит так тихо, что Северус едва заметно вздрагивает, заметив ее непривычно красное лицо.

— Вы опаздываете, — замечает он сурово, но она только молча кладет учебник на парту. — Уизли, я с вами разговариваю.

Она поднимает на него болезненно блестящие глаза и едва заметно пожимает плечом. Что с ней случилось?

— Если вы помните, сегодня у нас на очереди довольно непростое зелье, — Северус поднимается на ноги и с удовольствием слышит свой собственный голос. Когда-то ему казалось, что он ненавидит преподавать, но теперь он даже скучает по привычной школьной суете. — Название помните?

Уизли качает головой, потом прижимает ладони к лицу и замирает. Северус подходит ближе и придирчиво смотрит на нее сверху вниз. Какого черта происходит? «Я промочила ноги!» — фраза, произнесенная тонким голосом, ветром проносится в его голове и исчезает.

Ему должно быть плевать.

Несколько секунд он стоит неподвижно, глядя на ее рыжую макушку, на дрожащие плечи — и вдруг, повинуясь странному внутреннему порыву, опрометчивому и опасному, касается тыльной стороной ладони ее лба.

Раскаленная.

Уизли медленно отнимает ладони от лица и поднимает на него слезящиеся глаза.

— У вас жар, — Северус быстро прячет руки в карманы мантии. — Какого дьявола вы пришли в таком состоянии? Давно это с вами?

— Какое вам дело? — спрашивает она зло, и в голосе мелькает настороженность. — Во всем замке никому нет дела до меня — а вам, значит, есть? Я пришла на занятие. Тем более, Кэрроу силой вытащила меня от мадам Помфри. Считает, что от такой меня меньше проблем. И про зелье я отлично помню — вы говорили о зелье забывчивости, но не про обычное, а усложненное. То, которое стирает память навсегда.

Северус смотрит на нее раздраженно. Как будто он настолько жесток и отвратителен, что заставит ее работать в таком состоянии. И откуда у нее столько упрямства?

Поколебавшись, Северус выходит из кабинета и, заперев его, торопливо идет к подземелью. Придется быстро найти ингредиенты и сварить бодроперцовое зелье или что-нибудь похожее из того, что подвернется под руку. Желание помочь Уизли ничего не значит, произносит он мысленно, раз за разом — просто отплатит ей за Рождество. Тогда она разделила его одиночество, попыталась — внезапно — разглядеть в нем другого человека. Нужно отдать долг — и все.

— Вы не видели Джинни Уизли? — неприятный голос МакГонагалл настигает его внизу лестницы. — Мистер Лонгботтом утверждает, что она едва держится на ногах, и Кэрроу не пустили ее в больничное крыло после предыдущего занятия.

— Не видел, — отзывается он холодно, стараясь казаться бесстрастным. — У вас все?

МакГонагалл смотрит на него с нескрываемой неприязнью, так и сквозящей в морщинках вокруг глаз, но Северус спокойно проходит мимо, оставляя ее за спиной. От таких женщин проще держаться подальше, как и от Молли Уизли, например. Постоянно идут напролом, постоянно независимы — какому мужчине такие нужны? Северус невольно вспоминает круглое возмущенное лицо Молли, вечно усталое, и ее раздраженный голос, и упреки, и вжимающего голову в плечи Артура. Ничего, младшая Уизли подрастет и будет точно так же тиранить Поттера. Если тот доживет, конечно.

Усмешка выступает на его губах.

И чем только заняты его мысли с появлением этой девчонки в его жизни?

Вернувшись, он застает Уизли по-прежнему сидящей за партой и смотрящей перед собой в пустоту.

— Зачем вы вообще ходили в теплицы?

— Там все растет, — Уизли шевелит горячими губами. — И цветное.

— Ваше привычное поведение не вяжется с сентиментальностью.

Она сердито дергает плечом.

— Это не сентиментальность. Просто желание знать, что в мире есть еще что-то живое, растущее и красивое.

Северус молча толчет в ступке уродливый корень мандрагоры, напоминающий ему мертвого ребенка. Вытащили из земли, как из матери, и убили. А люди еще морщатся, что он так орет. Добавив порошок двурога, Северус понимает, что впервые варит зелье не для Дамблдора, Люпина или Лорда — для обычной девчонки, которой нужна помощь. И чувство нужности, никогда не испытанное и не познанное, искоркой проносится в нем.

— Пейте, — он торопливо ставит перед ней кружку. — Завтра будете в порядке.

Уизли яростно качает головой. От ее волос снова пахнет фрезией.

— У меня дым из ушей пойдет.

— Это ваше обычное состояние.

Она обиженно вспыхивает и неуклюже встает, держась одной рукой за парту, другой хватает сумку. Ее трясет от озноба, и непривычно красное лицо выглядит измученным и усталым. Подойдя к дверям, она берется за ручку и оглядывается.

Северус невозмутимо смотрит на нее, равнодушно ожидая, когда она вернется за зельем. Но Уизли только тянет дверь на себя и выходит в галерею, повернувшись к нему спиной.

Северус остается стоять у остывающего котла, наполненного темно-красным зельем.

Джинни

Противно пахнет сушеными травами и старым постельным бельем. Джинни приподнимается и садится, оглядываясь по сторонам.

Больничное крыло.

Последнее, что она помнит — это Полную даму и ее не менее полную подругу в синем корсете, распивающих чай на портрете, и тупую, тяжелую головную боль.

Она прислушивается к шорохам и наслаждается тишиной, которую уже так давно не слышала, даже ночью. И все из-за вечно сопящей Парвати.

— Проснулись? — Помфри заглядывает в палату. На ней белоснежный халат, перемазанный каким-то лекарством, и белая повязка на лбу. — К вам посетитель.

Джинни с предвкушением улыбается. Невилл! Кто еще сможет поднять ей настроение, рассказав, как она оказалась здесь и что успела пропустить. И, конечно, поворчит, что она не помогла ему в ночной слежке. Черт, завтра же первое занятие как раз у Кэрроу…

— Ваше упрямство вас погубит, Уизли.

Джинни, сглотнув, смотрит на его приближающуюся фигуру — спокойную, холодную и словно выточенную из эбенового дерева и алебастра.

— Зачем вы пришли? — ей неприятно видеть его сейчас.

Снейп садится на противоположную кровать и ставит на столик дымящуюся кружку. Ей не хочется, чтобы он смотрел на нее такую — и сама не понимает, почему. Может быть, с той рождественской ночи между ними тянется тонкая, бесцветная ниточка, которая видна только ей.

— Чтобы вы выпили это чертово зелье. Темный Лорд приказал следить, чтобы все чистокровные волшебники были здоровы. Вы нам еще пригодитесь.

Джинни садится на кровати и натягивает одеяло до подбородка. На ней нет джемпера, и прохладный воздух лазарета касается тонкой блузки. В темных глазах Снейпа как всегда — непробиваемое, толстое стекло.

— Не буду, — произносит она сквозь зубы, смотря на него с яростью. — Ни за что.

Лицо Снейпа не выдает ни единой эмоции.

Джинни с шумом втягивает больничный воздух и утыкается головой в согнутые колени.

— Вы… Вы первый человек, который обратил на меня внимание в этих проклятых стенах, — она выталкивает из себя слова — на поверхность, в воздух. — Всем плевать. Все сидят в своих раковинах и переживают только свои чувства. Даже Невилл… Мы с ним просто команда. И теперь вы хотите… посмеяться? Сидеть и смотреть на меня, смотреть, как из моих ушей и этого вздернутого носа будет валить дым, да? Это… знаете… это — отвратительно. Уходите.

Она чувствует на себе его тяжелый взгляд, но не поднимает головы. За что ей все это? В замке нет никого, кто смотрел бы на нее как на человека — не на партнера, не на однокурсницу, не на ученицу. Никого — кроме Стебль. Но это была мимолетная и единственная встреча, так что — не считается.

Раздается тихий шелест мантии, мягко скрипит дверь — и тишина возвращается к ней, обнимая за плечи.