По ту сторону тьмы

— Ты не останешься с ним!

Гермиона медлила всего миг:

— Я останусь, — она не дала себе времени для споров.

И поцеловала Тео. Поцеловала в нём человека, а не врага. Поцеловала, чувствуя теплоту его губ и несметную боль. Боль и утрату. Поцеловала, чувствуя его тьму, что полилась незримой рекою, открывая перед Гермионой всю её неизбежность и глубину.

А он... ответил.

Отчего Драко упал — не на пол — на самое дно, обжигаясь стыдом, гневом и злостью. Он ощутил ненависть. И возбуждение. Но не то, от которого рождается страсть. Это не страсть мужчины, это пик отвращения — к себе, к Нотту, к...

...ней.

И радость от того, чему нет прощения.

Гермиона — его. До конца — его.

Опять — дикость. Увы.

Ведь Гермиона не жалела Тео, когда целовала его. Она целовала его, прощаяясь с прежней, бесконечно полной жизнью, пусть и не очень нормальной: с её вопросами, тайнами, долгим скитанием...

И всецело доверяя ему — полудементору.

Потому что если не верить человеку, то кому верить?

— Забирай Эмми, — оторвавшись, вторила Гермиона. — И береги её... вместо меня. Ты сможешь.

— Нет, Грейнджер, так неправильно, — он, как раненный в сердце, качал головой.

— Тео, ты что, так и не понял? Между «правильно» и «неправильно» я всегда выберу её.

Эмми.

Любовь.

Любовь жены.

Но куда больше — матери.

Она доверяет ему больше чем жизнь — её смысл.

Нотт вдруг кивнул и сделал то, от чего она отступила.

Его Грейнджер застыла, не веря глазам.

Он протянул Гермионе её палочку.

Не хищником — влюблённым безумцем. Протянул и почти сразу выронил из застывших рук — прямо в тонкие пальцы, покрываясь кровавым потом и моля её сквозь горе и муки тем, что важнее всего:

— Беги.

И тут Нотта согнуло.

Гермиона попыталась коснуться его, но услышала:

— Нет! — голосом мужа.

— Но ему больно, — выстенала она, понимая: — То, что внутри, его убивает.

Она не этого хотела. Она хотела... не этого.

— Я знаю, — Драко ринулся к жене, спрятал её в объятья, наблюдая, как недавний враг встречает расплату уставшим телом.

Он встречает их месть.

Не за поцелуй...

За любовь. За хитрость. И предательство.

Его вены, окрасившись смолью, проступали сквозь кожу: на лице, руках, глазах, шее... Сердце, должно быть, лопалось вслед за ними: нерв за нервом, мышца за мышцей, отдаваясь нестерпимой пыткой, несущейся в крови. Тео словно обрастал ветвистым узором, цветущим на теле сетью сумрачных молний. Он не просто умирал — тлел, когда чернота едким натром просачивалась наружу.

Тео рухнул вниз, обнажая ладонь, с тихим звоном роняя кулон Гермионы.

Он застыл на полу, терзаемый смертью.

И выдохнул жизнь — стекленея.

Он погиб в этой схватке.

И в долгом бою.

Драко всё сильнее и сильнее прижимал к себе Гермиону, ощущая влагу нелёгких слёз и дрожание плеч. И он не сразу заметил густую изморозь, бегущую по стеклу.

— Что это? — спросил он, чувствуя, как мир сужается до размеров камеры.

Они оба это подозревали. Но не ждали так скоро.

— Дементоры, — глаза Гермионы высохли от новой угрозы. — Господи боже, Драко, они нашли нас, — кажется, она впервые по-настоящему испугалась. — Мы... мы опоздали.

Малфой с любовью и тревогой взглянул на дочь, выпуская от холода зимний пар изо рта и понимая одно:

От прошлого убежать невозможно.