Тайный дворец. Роман о Големе и Джинне

– То, что вы построили там, внизу… – произнес Саид. – Это просто поразительно.

Джинн криво усмехнулся.

– Но?

– Но что вы скажете людям, когда они это увидят?

– Не знаю. Я никогда не планировал никому это показывать.

Саид, похоже, был неподдельно изумлен.

– Но почему?

Джинн пожал плечами, не зная, что сказать.

– Арбели умер, – произнес он. – А Хава ушла. Кому еще я мог бы это показать?

Саид не нашелся, что на это ответить.

Они долго сидели молча, исчерпав все темы для разговора. Саид время от времени подбрасывал деревяшки в огонь. Джинн некоторое время боролся с собой, потом произнес:

– Хава сегодня прислала мне записку.

– Я все гадал, что с ней сталось, – отозвался Саид.

– Я много лет с ней не разговаривал. Не знал даже, в городе она все еще или нет. А потом, ровно в тот день, когда… – Он умолк, вспомнив, что мужчина ничего не знает ни про джиннию, ни про то, что вызвало катастрофу внизу. – Там было написано: «Я не одна такая. Вынуждена просить тебя о помощи».

Саид задумался.

– И что это, по-вашему, означает?

Джинн нахмурился, глядя на свои руки в огне.

– Что она просит меня сделать за нее кое-что такое, что она сама себя заставить сделать не в состоянии.

– И вы это сделаете?

– Да, если решу, что это мой долг. Но… неужели это то, кем она меня считает? Палачом, которого вызывают, когда возникает такая необходимость? Неужели она считает меня таким черствым?

– Вы сами только что это сказали. «Если решу, что это мой долг». Вы сделал бы это, не размышляя, просто потому что она этого захотела?

– Нет, конечно же, нет!

– Тогда, наверное, она именно поэтому вас об этом и попросила.

Джинн некоторое время молчал, обдумывая его слова, – и тут с улицы донесся крик на идише, который заставил его вздрогнуть:

– Ахмад аль-Хадид! Если ты еще жив, сию же минуту спускайся сюда и объяснись!

Саид вскинул голову.

– Что это было?

Джинн вздохнул.

– Еще одна женщина, которой я никогда не нравился. Вы не поможете мне встать?

На тротуаре у Риверсайд-парка по-прежнему толпились зеваки.

На реке две лодки обследовали береговую линию в поисках тел. Полицейские, которых вызвали на происшествие, читали свидетельские показания и только качали головами. «Мужчина в сером костюме». «Мужчина, с ног до головы облепленный грязью». «Огромный зверь». «Да это наверняка студенты резвятся, как пить дать».

Йосселе между тем преодолел все течения и коснулся дна.

Он находился на самом краю фарватера, и русло реки здесь усеивал всякий мусор: цистерны из-под мазута, лодочные остовы, был даже целый проржавевший товарный вагон. Йосселе пытался найти среди всего этого мисс Леви, но после нескольких минут, проведенных в непроглядной темноте, гнев его начал утихать. Где его хозяйка? До сих пор в Воспитательном доме? Да, там – она сидела на полу в уборной, как была, в промокшей вонючей одежде и с прилипшими к голове волосами. Из глаз ее текли слезы. Она плакала, а его не было рядом. Кто теперь ее утешит?

Подавленный, он уселся на гнилую доску. Крейндел была смыслом всего его существования. Она позвала его на помощь – а потом, когда он повиновался, отреклась от него. Когда-то это просто опечалило бы его, как опечалило Крейндел. Теперь же его разума хватало на то, чтобы задуматься о том, как им жить дальше. Он ведь ее голем, он должен защищать ее, хочет она того или нет, – и тем не менее память о ее ужасе тяжким грузом висела над ним. И что ему делать?

Вода вокруг него заколыхалась, как будто где-то неподалеку что-то двигалось. Он протер глаза от ила и мазута и вгляделся в придонную муть. Сквозь толщу воды к нему по дну приближался темный силуэт, аккуратно обходя обломки. Это была мисс Леви.

Ему хотелось бы по-прежнему испытывать гнев на нее – за то, что пыталась уничтожить его, за то, что сделала его тем, чем он стал. Но гнев куда-то исчез, уступив место печали. Мисс Леви остановилась в нескольких метрах от него, внимательно за ним наблюдая. Перед ней плыл на цепочке медальон. Йосселе посмотрел на него, потом на нее.

Она протянула ему руку.

Полицейские закончили бесплодный опрос свидетелей в Риверсайд-парке и прибыли в Воспитательный дом.

Их отвели в подвал и продемонстрировали изначальное место происшествия: пробитую стену, разгромленную кладовую, скрытую нишу. Они поднялись в канцелярию, где в кресле сидела рыдающая Рейчел Винкельман, и попросили девочку описать то, что она видела. Она рассказала им, и они, повздыхав, не стали ничего записывать.

«Видимо, бродяга какой-нибудь, – сказали они директрисе. – В нашей практике такое бывало. Они забираются в какое-нибудь теплое местечко и начинают там с котлом баловаться. Возможно, дружок этой вашей учительницы, про которую вы говорили, – Леви, так, кажется?»

Представить себе Шарлотту Леви устроившей любовное гнездышко с каким-то бродягой в кладовой директрисе было крайне сложно – но, с другой стороны, какое еще могло быть этому объяснение? Она выслушала сбивчивые рассказы Рейчел и Гарриет, но ни один из них толком картину не прояснил. Эта парочка также категорически отрицала какую-либо свою причастность к плачевному состоянию Крейндел Альтшуль, что, впрочем, ни в малейшей степени им не помогло. Но хуже всего было то, что новость об этом происшествии распространилась по приюту с такой быстротой, что теперь было совершенно невозможно сказать, кто был его свидетелем. Если верить разговорам в коридорах, то половина приюта присутствовала в подвале вместе с Крейндел, а вторая в это время слушала с лестницы.

Настало время, решила директриса, восстановить порядок. Она поблагодарила полицейских за помощь и начала мягко их выпроваживать. Уже поздно, ребятишкам пора ужинать, она непременно сообщит, если вскроются какие-нибудь новые обстоятельства… Да-да, разумеется, полицейских из участка пригласят на ежегодное ревю Марширующего оркестра, как всегда… Она проводила их до двери и поднялась наверх.

Крейндел по-прежнему находилась в уборной, время от времени из одной из кабинок доносились рыдания. Группка перешептывающихся девчонок околачивалась снаружи, явно подстерегая ее с целью забросать вопросами. Директриса непререкаемым тоном велела им идти ужинать, а сама негромко постучала в дверь кабинки.

– Крейндел? Тебе что-нибудь нужно?

Рыдания превратились во всхлипывания.

– Спасибо, ничего не надо, – прошептала Крейндел.

Директриса вздохнула. Ей тоже очень хотелось расспросить девочку о том, что та видела в подвале, – никаких больше небылиц, только правда – и о том, какую роль сыграла во всем этом Шарлотта Леви, если сыграла. Но для одного дня ей уже и так пришлось пережить более чем достаточно. Все вопросы могут подождать до утра, решила директриса.

– Почему бы тебе не принять душ, спокойно и без спешки? – сказала она Крейндел. – А потом, если хочешь, можешь поужинать в лазарете. Я скажу сестре-хозяйке, чтобы ждала тебя.

Душ немного помог.

Крейндел всегда мылась только по утрам, когда все краны в приюте были открыты и чуть теплая вода текла тонкой струйкой. Сейчас же воды было много и она была по-настоящему горячей. Ее грязные волосы отлепились от шеи, соль, пленкой присохшая к коже, смылась. Голова у нее раскалывалась от долгого плача. В желудке было пусто, но она знала, что не сможет проглотить ни кусочка. Она только что потеряла своего единственного друга. Он напугал ее до полусмерти, и она прогнала его. Она хотела, чтобы он вернулся. И в то же самое время надеялась, что никогда больше его не увидит.

Она хлюпнула носом, закрыла глаза, подставляя лицо струям воды… и на мгновение испытала какие-то другие ощущения. Вода, но только холодная и много, а не струи из душевой лейки… Ну вот, опять. Она сосредоточилась, пытаясь нащупать их снова. Сама не очень понимая, что делает, она потянулась мыслями в темноту —

и ухватила его за руку.

Он шел по илистому речному дну, преодолевая вихрящиеся вокруг течения, теплые и холодные, пресные и соленые. Здесь, в тишине, ему было до странности уютно. Он вскинул голову и увидел далеко вверху рассеянный мутный свет, просачивающийся сквозь толщу воды. Мисс Леви шла рядом, держа его руку в своей, в точности такой же, как его собственная, не из плоти и костей, а из глины, прохладной и крепкой. Она тоже всю свою жизнь вынуждена была скрываться, и это глубоко ее ранило. Вопреки всему, он в этот миг был счастлив тем, что идет рядом с ней. Она вела его по дну на юг, в конец реки, в какое-то место, которое она знала…

Крейндел ахнула и пришла в себя.

Мисс Леви тоже голем.

В отеле «Эрл» царил хаос.

Постояльцы толпились в коридорах, спрашивая друг у друга, слышали ли они выстрел. В номере 812 они обнаружили сцену из бульварного романа: залитый кровью ковер, пистолет с инкрустированной жемчугом рукояткой и пустой флакон из-под настойки опия. Газетчики едва ли могли пожелать чего-то большего – но все они высыпали на Уэверли-Плейс следом за лейтенантом, который с бледным лицом промчался через вестибюль, лепеча что-то про тигра.

София тем временем понимала лишь, что кто-то на руках несет ее вниз по лестнице.

Где она находится? Она повернула голову и увидела мясистую мужскую щеку и жесткие усы. Отельный управляющий. Он вошел в ее номер за мгновение до того, как… Что случилось? Живот у нее ужасно болел. Она попыталась приподнять голову, но сил не хватило. Стены вокруг были серые и некрашеные, а шаги управляющего звучали гулко, не приглушенные ковровой дорожкой. Видимо, это служебная лестница, догадалась София. Кто-то шел следом за ними; до нее донесся стук каблуков, тяжелое, выдающее едва сдерживаемые рыдания женское дыхание. Ее мать.

Мир вокруг постепенно начинал меркнуть; она увидела в воздухе золотистое мерцание. Дайма? Она попыталась прищуриться, сфокусироваться, но боль становилась сильнее. Зато ей было тепло. Почему ей так тепло?

«Наверное, я умираю», – подумала она.

Незримая джинния парила над ней, глядя, как лицо Софии становится все бледнее и бледнее, а кровь из раны в животе капает на ступени. Она не очень разбиралась в человеческой анатомии, но выглядело это довольно пугающе. София умрет? Она содрогнулась при воспоминании о пуле, которая прошла сквозь ее тело; даже сейчас она ощущала внутри себя какую-то ужасную неправильность, как будто там неким образом до сих пор находился тот крохотный кусочек металла.

Они добрались до низа лестницы и вышли в переулок. Шофер, который из соображений конфиденциальности ждал хозяйку в машине у черного хода, не глуша мотор, при виде них выскочил из-за руля и бросился на помощь. Они вместе погрузили Софию на заднее сиденье, уложив ее голову на колени к Джулии и заткнув рану на животе скомканным траурным плащом. После непродолжительного спора, куда лучше ехать – больница Сен-Винсент была ближе, зато Дом вспоможения лучше, – «Олдсмобил», набирая скорость, выкатился из переулка.

Они помчались по Западному Бродвею на юг, в направлении Дома вспоможения. Шофер непрерывно жал на клаксон и проскакивал перекрестки на опасной скорости, в то время как Джулия смотрела на потерявшую сознание дочь. За это время она стала совсем взрослой женщиной, черты ее утратили девическую мягкость, косы были уложены вокруг головы, как у древних скандинавских королев. На висках уже серебрилась первая седина, в уголках глаз змеились тонкие морщинки. «Господи, – взмолилась Джулия про себя, – пожалуйста, только пусть не окажется, что я ее убила».