Тайный дворец. Роман о Големе и Джинне

Джинния, не оправившаяся еще от собственных ран, с трудом поспевала за «Олдсмобилом» по воздуху, страшась, что если упустит Софию из виду, то больше никогда ее не найдет. Только не умирай, думала она. Не оставляй меня одну в этом кошмарном городе. Это не должно было иметь никакого значения – подумаешь, всего-навсего одна человеческая жизнь, крохотная капля в море других таких же жизней, – и тем не менее при мысли о том, что София может умереть, джиннию пронзала мучительная боль…

Стоп.

Она замедлилась, чувствуя, как ощущение неправильности становится все сильнее.

«Олдсмобил», взвизгнув шинами, свернул на Джей-стрит и остановился перед Домом вспоможения.

Санитары подняли Софию с колен матери, бережно уложили на носилки и понесли внутрь. Врачей оповестили заранее, и ее уже ждали в операционной. Пуля застряла в брюшной полости пациентки; ее необходимо было извлечь и остановить внутреннее кровотечение. Медицинская сестра аккуратно сняла с Софии одежду, чтобы обследовать рану, – и джинния в воздухе над Западным Бродвеем закричала от боли. Она встряхнулась, попыталась сделать глубокий вдох, потом вспомнила, что джинны не дышат.

Шесть направлений, да что с ней такое?

Пуля и в самом деле застряла у Софии в брюшной полости, но перед этим она насквозь прошила джиннию.

Тело джиннии должно было с легкостью расступиться вокруг нее, как огонь свечи вокруг пальца. Но раны ослабили ее, и пуля вместо этого оторвала крохотную частичку ее существа и перенесла ее прямиком в тело Софии, где она засела рядом с маткой. Пламя должно было угаснуть, не в состоянии существовать внутри человеческого организма. Будь на месте Софии кто угодно другой, именно так и произошло бы.

Но тело Софии уже когда-то было вместилищем пламени джиннов.

И крохотный уголек, мельчайшая частичка пепла так и осталась в нем.

За последующие годы тело Софии наращивало вокруг этого крохотного уголька рубец за рубцом, обволакивая его со всех сторон, точно жемчужница песчинку. И теперь, когда новое пламя заметалось у нее внутри, отчаянно силясь выжить, оно почувствовало поблизости потухший уголек, надежно укрытый внутри своей маленькой норки. Место, где оно могло существовать.

Из последних сил пламя собралось и прорвалось туда.

Уголек вспыхнул – и тонюсенькая ниточка огня протянулась по позвоночнику Софии вверх.

Джинния слепо перевернулась в воздухе. Что-то происходило где-то вдалеке, но одновременно и внутри нее. Внизу лежал Западный Бродвей и надземка, а там, в соседнем квартале, мороженщик катил куда-то тележку с фруктовым льдом вроде тех, что она видела, когда ходила гулять с тетушкой в Центральный парк. Она всегда просила купить ей фруктового льда, но тетушка говорила…

Словно споткнувшись, джинния застыла прямо в воздухе. Ее скрутил спазм. Она изменялась.

На долю секунды в воздухе возникла обнаженная женщина и камнем полетела вниз.

Она мгновенно дематериализовалась опять и, заново поймав ветер, взлетела выше. Там, внизу, лежали Юнион-сквер и Медисон-сквер, разделенные Грамерси-парком. С одной стороны Ист-Ривер, с другой – Гудзон. Улицы и проспекты, городские кварталы, паромы, лотки с горячими сосисками. Торговцы арахисом. Старьевщики. Астор-Плейс, Вашингтон-Mьюз, рекламные щиты, навесы кафе, китайские фонарики, продавцы прецелей, разносчики газет, табачники…

Джинния завизжала от ярости.