Тайный дворец. Роман о Големе и Джинне

* * *

Джинния летела к реке.

Некоторые утверждают, сказала она себе, что скованного железом джинна в последний раз видели, когда он пытался попасть в Гуту, вероятно, для того чтобы утопиться и тем самым положить конец своей несчастной жизни.

Река тянулась с севера на юг, изрезанная поперек прямоугольными пирсами, похожими на упавшие пшеничные колосья. Паромы, баржи, грузовые терминалы, мелькнула у нее мысль. Она ощущала, как София пытается перехватить ее внимание, умоляя ее остановиться; не обращая на женщину внимания, она полетела дальше над ближайшим пирсом. Целью ее была середина реки. Джерси-сити, подумала она в отчаянии, глядя на противоположный берег. Хобокен. Ей не хотелось умирать – но и жить не хотелось тоже. Не такой жизнью. Она собралась с духом, содрогаясь от страха…

Постой! – прокричал женский голос.

Изумленная, она замерла в воздухе, обернулась – и увидела на краю пирса темный силуэт.

Голем была настолько потрясена, что могла думать только о золотой вышивке Джинна. Она бы никогда не подумала, что он вышил портрет джиннии, если бы видела ее раньше. Это была не девушка с огненными крыльями, но живое, переливчатое сияние, пелена пламени, струившаяся в воздухе.

Джинния спустилась вниз и начала медленно кружить над ней, рассматривая ее с таким острым любопытством, что оно было почти невыносимым. Ее мысли налетели на Голема роем жалящих пчел, образы и эмоции фонтаном вырывались из ее сознания и снова исчезали, слишком быстро, чтобы Голем могла их уловить.

Ты не человек, сказала джинния. Ты – нечто иное. Существо из земли, созданное человеческими руками. Что ты такое?

И ее огненный язык тоже не походил ни на что слышанное доселе Големом. Слова были короткими, но в каждом крылся океан значений: язык, глубины которого хватило бы на многие века исследования, так что при помощи него можно было описать скалу, закат, любовника – в самых мельчайших подробностях.

Ох, Ахмад, подумала Голем, пораженная. Я вижу, что ты потерял. Я понимаю.

Джинния по-прежнему кружила над ней, внимательно ее рассматривая. А потом вдруг отстранилась.

Ты – автоматон какого-то колдуна, сказала она. В преданиях Проклятого города много говорилось о чудовищах вроде тебя. Кто тобой управляет?

Но Голем настороженно молчала. Она едва справлялась с потоком образов, одновременно знакомых и чуждых. Древние развалины в знойной пустыне. Арка на Вашингтон-сквер, вид сверху. Горн в Амхерсте и Джинн, лежащий на углях в объятиях джиннии…

Голем вздрогнула.

А в больничной палате София, наблюдающая все это своим новым вторым зрением, изумленно подумала: Хава?

Хава? – произнесла джинния недоверчиво. Та женщина-пекарь, о которой говорил скованный железом джинн? Его «подруга»? Но из его слов у меня создалось впечатление, что ты человек, а не какая-то треклятая…

Дайма, торопливо подумала София. Осторожно. Не нужно делать из нее врага.

– Дайма, произнесло чудовище.

Джинния вздрогнула.

Так тебя называет София Уинстон.

Откуда ты можешь это знать? – вскрикнула джинния.

Я вижу ее в твоих мыслях, озадаченным тоном произнесло чудовище. Хотя сама не очень понимаю, каким образом.

Мое сознание теперь что? Обглоданный труп, которым может поживиться каждый проходящий мимо шакал? Убирайся…

Она не договорила, содрогнувшись от боли, которую причинил ей влажный ночной воздух, попавший в ее раны.

И София тоже, морщась, прижала руку к животу. Боль, которую она чувствовала, была не только ее собственная, но и Даймы тоже.

Ты ранена, сказало чудовище. Вы обе ранены.

Хватит, рявкнула джинния. Почему он ее обманул? Чтобы защитить это существо? Но зачем ему это делать? София сразу же ее узнала…

И тут к ней пришло воспоминание.

Обеденный зал с высокими потолками, огонь, пылающий в камине. В дверь врывается высокая женщина с бесчувственным мужчиной на руках, на лице ее застыло выражение отчаяния и… любви?

Шесть направлений, прошептала джинния. Вы с ним… но он же сказал, что после Софии поклялся… Ах, ну да. «Больше ни одной человеческой женщины». И как это я не подумала про исключение? Видимо, ему и в самом деле было одиноко, раз он опустился до такого.

В глазах чудовища вспыхнул гнев, но оно быстро совладало с ним. Вот и хорошо, подумала джинния: это было лучше, чем жалость и беспокойство, с которыми оно смотрело на джиннию еще миг назад. Интересно, зачем оно закричало, когда увидело ее? Почему просто не позволило ей утопиться?

Потому что тебе было больно, отозвалось чудовище. И это не поле битвы. Мы не враги, пусть даже ты в этом уверена.

Разумеется, мы враги, сказала джинния. Как мы можем быть кем-то еще?

Мы можем просто выбрать не быть врагами. Я могу помочь тебе, Дайма. Что бы ни произошло между вами с Софией, мы вместе сможем справиться с этим. Ты не обязана быть одна.

Дайма, пожалуйста, мысленно взмолилась София. Ни ты, ни я этого не хотели. Но возможно, она права, и можно найти выход.

Что София такое говорит? Что они все трое должны стать союзницами? Друзьями?

Я знаю, подумала София. У джиннов нет друзей. Но вдруг хотя бы в этот раз ты сможешь это изменить.

Но… она же не знает, что я сделала, подумала джинния.

Чудовище замерло.

Что ты сделала? Что произошло?

Джинния заколебалась…

…но Голем в ошеломляющей вспышке ее воспоминаний уже увидела все с начала до конца: их битву, лопнувшую трубу, затопленный горн. Джинна, лежащего в воде.

Голем пошатнулась.

– Ахмад, – прошептала она, а потом развернулась и побежала к берегу.

Стой! – крикнула джинния, но чудовище уже преодолело половину длины пирса.

От топота ее босых ног дощатый настил дрожал.

Джиннию переполняли стыд и ярость. Она потеряла слишком многое, но хуже всего было то, что на мгновение она позволила себе проявить слабость и поверить, совсем как люди. Стать чуточку более человеком.

Все, хватит. Она приняла решение загасить огонь своей жизни – и она умрет как джинния. Она превратит этот пирс в поле боя, хочет чудовище этого или нет.

Она взлетела выше и начала собирать ветер.

Подул легкий бриз.

Вывески на заведениях на Джей-стрит начали раскачиваться. Пешеходы схватились за свои шляпы; ветер погнал по брусчатке пыль и мелкие камешки.

Голем неподвижно стояла на пирсе, пытаясь вырваться из вихря, который взял ее в плен.

Ветер полетел дальше.

Окна многоэтажек, выходившие на Вест-стрит, задребезжали, помои в сточных канавах заколыхались. Грузчики в порту бросились укреплять ящики с грузом на борту барж, которые било о сваи.

В десяти кварталах к югу на железнодорожном пароме, пришвартованном к пирсу в конце Карлайл-стрит, Йосселе проскользнул между вагонами.

Он двигался так быстро и тихо, как только мог, стараясь не потерять равновесие при качке. Вскоре он уже был на носу парома. Для него не составило бы никакого труда одним прыжком перескочить с парома на причал, но он привлек бы к себе внимание; а потом еще нужно было преодолеть широкую Вест-стрит, на которую выходили сотни окон многоэтажек.

Он немного подумал, а потом вернулся обратно к вагонам. Все они были пустыми, некоторые были открыты. Во втором же, куда он заглянул, обнаружилась стопка серых брезентовых покрывал.

Впервые за всю свою жизнь Йосселе широко улыбнулся.

Хозяйка, подумал он. Я иду.

Крейндел, спавшая в кресле в Амхерсте, зашевелилась и села прямо.

– Он здесь, – сказала она.