Из любви к искусству

Нэрданель тогда не очень вслушивалась в эти комментарии, но сейчас вспоминала и думала, что там, где мастеру не мешали чужие капризы, результат был еще лучше. Наверное, это тоже было причиной того, почему выставка так сильно впечатлила ее, и когда в дверях появился смотритель со своим колокольчиком, она с большим сожалением оторвалась от витрины с геммами и резными фигурками.

— Прошу прощения, ниссэ… О, ниссэ Нэрданель, добрый вечер!.. Прошу прощения, мне пора запирать двери. Сегодня немного раньше обычного, для комиссии нужно подготовить…

— Конечно, конечно, Ойрэ — кивнула Нэрданель и, бросив последний взгляд на комнатку, вышла.

Юноша, в котором она узнала очередного отцовского ученика, поклонился и остался гасить свет, а сама она направилась к выходу.

«Надо будет завтра прийти опять».

Музеон работал пять дней через один, оставляя служащим возможность прибраться, смахнуть пыль, обновить экспозицию и напечатать объявления. Кроме того, в этот день в залах работала комиссия, составляла свои списки и планы. И после ее визитов экспозиции могли меняться, о чем сообщалось в «Голосе мастеров», в специальной колонке «Колокола» и на стендах возле входа в сам Музеон. А еще бывало, мастера или владельцы забирали что-то на время, желая скопировать, показать гостям или надеть расшитое платье или драгоценное украшение на важный прием. На выходе Нэрданель остановилась перед доской с расписанием и порадовалась, что завтра как раз пятый день, и надо успеть досмотреть выставку перед выходным.

«Нужно прийти пораньше, и после заглянуть в Западное крыло… Да, так я и сделаю», — решила она и направилась к дверям, когда кто-то ее окликнул.

— Ниссэ Нэрданель!

Высокий юноша в щеголеватом костюме торопливо спускался по лестнице. Под мышкой он держал лакированную кожаную папку, в правой руке — смятый комом бумажный пакет в жирных пятнах.

— Добрый вечер, ниссэ Нэрданель! — повторил он и изящно поклонился.

— Добрый вечер, — приостановившись, согласилась Нэрданель. — Мы знакомы?

— Вряд ли, — мотнул головой юноша и ослепительно улыбнулся. — Майрендил Форвиндилион, газета «Золотой листок».

— Я не читаю газеты, — помрачнев, сообщила Нэрданель и заторопилась на улицу, на крыльцо бывшего дворца.

— Не удивлен, не удивлен… Хотя осуждаю. Разумеется, шутя, шутя! — рассмеялся Майрендил переложил свой пакет в другую руку и подставил локоть.

— Благодарю, я справлюсь, — не останавливаясь, сказала Нэрданель.

Газеты она действительно почти не читала, разве что листала иногда «Колокол», который всю жизнь выписывал отец. Сама получала только журналы — «Книжную башню», «Почему?» и заглядывала в мамин «Леди на Туне». Все равно исправным источником новостей в их доме служила приходящая ежедневно и, на счастье, не склонная к гнусным сплетням Ториэль. Но даже с таким небогатым багажом невозможно было не знать: «Золотой листок» собирает все городские слухи и толки, а потом еще и нещадно перевирает их в погоне за шумихой.

Но Майрендилу такое нескрываемо прохладное отношение явно было привычно. Он без смущения нагнал ее и пошел рядом, беспечно помахивая своей блестящей папкой.

— Признаюсь, ниссэ, я невероятно рад, что принц вернулся.

— Неужели?

— Истинно так, истинно. Во время его отсутствия материала для статей стало куда меньше. Вы же знаете, нас кормят светские новости… А теперь один прием чего стоит! Один прием!

— В таком случае охотно верю. Этих новостей вам хватит на год.

— Льщу себя надеждой, что это только начало, начало… После стольких месяцев, можно сказать, прозябания за последние полгода дела пошли на лад. Сначала мастер Фэ, теперь наш милый Курво. Спустя полтора года после грандиозного — помните? — совершеннолетия принцессы нам снова есть о чем рассказывать кухаркам и прачкам! Ой-эй, ниссэ, не смотрите так презрительно! — Майрендил с явным удовольствием болтал и с не меньшим — слушал себя, успевая, однако, цепко глядеть по сторонам.

— Как же мне на вас смотреть, если вы торгуете перевранными сплетнями? — Нэрданель снова отвернулась и продолжила шагать через площадь. По правде, она хотела зайти к «Лиссэ», но не пить же шоколад в обществе этого гуся?

— Почему бы вам тогда не рассказать мне что-нибудь достоверное? Я бы разбавил этим наш номер. Эксклюзивное интервью? Бал во дворце глазами очевидца. Можно инкогнито. Инкогнито! «Ниссэ Н.», как вам? — не унывал Майрендил и продолжал идти рядом с ней.

— Никакой это был не бал. И вообще, почему вы решили, что я…

— Ну зачем вы так? Проявите снисхождение к бедному журналисту! Я доподлинно — доподлинно! — знаю, что вы были на балу. Или на приеме, если угодно.

— Разумеется, — буркнула Нэрданель и остановилась, не дойдя до фонтана. Описав в воздухе дугу, в него плюхнулся коричневый бумажный ком. — Но ничего рассказывать я не буду. Создатель, вы, видите там урну?!

— Сжальтесь, ниссэ! Я третий день с открытия до закрытия проторчал на проклятой лестнице. Мы с Охотником теперь два закадычных друга: он и я, плечом к плечу в четыре глаза высматривали в посетителях нашего дорогого принца! — патетично вытянув перед собой руку, он не замечал, что под задравшимся рукавом недешевого пиджака обнаружил себя отстегнувшийся манжет. — Ему же напели о том, что в городе объявился таинственный гений? Так как же на такое не посмотреть? Как же? И что вы думаете?! Ничего!

— Думаю, что принц не большой поклонник искусств. На приеме работы мастера его не очень-то заинтересовали…

— Вот как? — немедленно вскинул бровь Майрендил, раскрыл свою роскошную папку, выхватил из держателя обкусанный карандаш и что-то чиркнул.

— Что вы там написали? — осекшись, возмутила Нэрданель. — Я ничего такого вам не сказала!

— Конечно, ниссэ! Ничего такого! Просто, принцу приелось искусство… При-е-лось, хм… А, может, у него нет к нему вкуса? Или его разбитое сердце не трогает уже ничего? Столько возможностей! — и Майрендил, картинно закатив глаза, попятился от стиснувшей кулаки Нэрданель. — Всего доброго, ниссэ! Премного благодарен, премного!

— Подлый врун! — крикнула она вслед, чувствуя, что вся залилась краской. А, помедлив, без особой надежды добавила: — Может, его впустили после закрытия, когда никого нет!

Но удаляющийся прочь Майрендил оборачиваться не стал, только взмахнул рукой, будто муху отогнал, и крикнул через плечо:

— В этом городе все может быть!

Нэрданель вернулась домой позже обычного. На часах был десятый час, и мать, несмотря на посланную из кафе записку, немного волновалась.

— Я поужинала в «Ласточке», а потом гуляла по городу. Хотела проветриться, — объяснила Нэрданель — ей и выглянувшему в прихожую отцу.

— Так ты не выпьешь с нами чаю? — спросила Нинквэтиль, и ее обеспокоенное выражение лица заставило Нэрданель согласиться.

— Хорошо, сейчас умоюсь и вернусь.

— Не торопись. Я пока поставлю чайник — Ториэль уже ушла… Да, она отнесла тебе в комнату посылку.

— Посылку? — остановилась на полдороги Нэрданель.

— Принесли с вечерней почтой. Загадочный маленький сверток без подписи.

— От поклонника! — хохотнул из комнаты отец, и Нинквэтиль немедленно бросила в дверной проем сердитый взгляд.

— Может, новые краски… — озадачено предположила Нэрданель и поднялась наверх.

Неказистая посылка, обернутая в плотную серую бумагу и перетянутая шпагатом, стояла на прикроватном столике. Нэрданель сняла перчатки, отколола шляпку и села на постель, не отрывая взгляда от посылки. Это не могли быть краски, те доставляли в плоском свертке из фирменной разноцветной бумаги. Да и потом, их нужно было ждать не раньше, чем через пару дней… Когда она отыскала в ящике ножницы и разрезала упаковку, под ней обнаружилась аккуратная коробочка из плотного, чуть бархатистого черного картона — без рисунков, тиснений и надписей. Нэрданель повертела ее, встряхнула легонько, даже прислушалась. Она не могла припомнить, чтобы раньше получала что-то подобное, поэтому сейчас ощутила какое-то странное волнение и все тянула с тем, чтобы снять с коробочки крышку…

Внутри оказалась брошь. Крошечный букетик маргариток, чьи листья были покрыты зеленой эмалью, а цветы выполнены из уже знакомого белого поделочного камня. В замешательстве Нэрданель вытащила брошь из коробочки и увидела под ней кое-что еще. На кусочке картона размером с визитную карточку твердым каллиграфическим почерком было выведено:

«Благодарю. Ф.»

Комментарий к Глава 2. До востребования

«…опустила в стоящую здесь же коробку символический полутьелпин…»

Здесь: мелкая серебряная монета (от квен. telpë - серебро).

========== Глава 3. Портрет Высочества во всей красе ==========

«…возвращаю полученную вчера посылку и сообщаю, что у меня не было намерения исподволь выпрашивать у Вас подарок. Я знаю настоящую цену подобным вещам и не готова принимать их даром или платить смехотворную цену, даже если она по неведомым мне причинам Вас устраивает. Я имела в виду только то, что написала: мне очень понравились Ваши работы. Но если я захочу вновь ими полюбоваться, то, как вчера, отправлюсь в Музеон.

С наилучшими пожеланиями,

Нэрданель Истарниэ»

Нэрданель лежала на кушетке в своей маленькой студии и вяло обмахивалась листом бумаги. После вчерашнего происшествия с посылкой она еще не до конца пришла в себя, хотя никогда не страдала излишней впечатлительностью. Но та брошка, карточка, предельно лаконичная подпись на ней… От осознания случившегося ей вчера стало почти дурно: кровь прилила к лицу, забилась в ушах, и даже в глазах потемнело.

«Какой ужас! — думала Нэрданель, глядя на злополучную коробочку со всем ее содержимым. — Я идиотка. Я полная идиотка. Он принял меня даже не за восторженную дурочку, а за жалкую попрошайку! Какой позор, какой ужас!..»

Не в первый раз попытка выглядеть подобающе, учтиво или изящно разбивалась о какую-нибудь неловкость или нечаянную глупость. Нэрданель готова была расплакаться от унижения и все тискала в руке карточку и пыталась понять, что же именно в ее письме дало мастеру Ф. повод увидеть завуалированную между строк просьбу.

Приступ самобичевания продолжался до тех пор, пока Нинквэтиль не поднялась и не постучала в комнату дочери. Она сообщила, что под словами «не торопись» подразумевала немного другое, и чай уже давно остывает. Только тогда Нэрданель опомнилась, постаралась взять себя в руки и, кое-как умывшись, спустилась вниз.

Традиционное вечернее чаепитие прошло кратко и скомкано. Нинквэтиль и Махтано, разумеется, сразу заметили и излишний румянец, и изменившееся, подавленное настроение дочери. Они попытались мягко расспросить, но нисколько не преуспели: Нэрданель лишь уклончиво упомянула, что посвятила день общению с искусством и теперь немного разочаровалась в собственных способностях.

— Совершенно зря, детка! — горячо запротестовал отец и затряс своей огненной шевелюрой. — Я всегда говорил, у тебя верная рука и глаз, ты быстро овладеваешь техникой. Стоит только подумать над стилем, а не пытаться копировать признанных мастеров…