Нетерпение сердца

Мэри насмешливо улыбается. Ее глаза, привычно теплые, смотрят на него жестко и презрительно, и лицо с блеклыми, словно стертыми губами кажется призрачным.

— Скажи что-нибудь, о чем знает только настоящий Северус.

— У тебя родинка на спине, я как-то называл ее похожей на котелок для зелья.

Мэри соскакивает с подоконника со всей скоростью, на которую еще способна, и, выпрямившись, пытается улыбнуться.

— Ты все-таки пришел, — говорит она тихо, и эта приглушенность режет его изнутри.

— Я хотел предложить тебе остаться со мной и примкнуть к Лорду. Дамблдору, как видишь, на тебя наплевать — он не пришел сам, он никого не прислал. А я — я лишь выполняю то, что лучше для моего господина.

Мэри щурится и недоверчиво кусает губу. Мерлин! Она должна догадаться, что все его слова ненастоящие, как и вся иллюзия, что их окружает. Но по блеску ее глаз он понимает, что ее мучили слишком долго, путали, присылали других вместо него… Она не выдаст тайну, но сломаться может — как упорная заводная кукла, у которой отлетел винт. Северус как-то видел такие: они застывают внезапно, нелепо раскинув руки, с дурацкой эмоцией на пластиковом лице.

— То есть это все было одной большой игрой?

— Да.

Мэри вдруг краснеет, несколько долгих секунд молчит и с силой ударяет его по лицу. Мир иллюзии смягчает удар, но Северус и не пытается увернуться. Он только отчаянно, не зная, что придумать, засовывает руку в карман и вытаскивает засохший цветок розового гиацинта.

— Мэри, — произносит он шепотом, протягивая вперед раскрытую ладонь. — Поверь мне.

Она зло ударяет по ней, и цветок летит вниз, на ковер. Мэри накрывает его носком туфли с силой наступает. В глазах у нее стоят слезы.

— Думаешь, они не приносили мне гиацинты? — спрашивает она хрипло. — О, много раз за эти пять неимоверно сумасшедших суток. Один из Северусов меня душил, второй пытался залезть под рубашку, третий насильно целовал и смеялся в лицо. Думаешь, я собираюсь тебе верить?

Северус устало прикрывает глаза и тут же слышит легкие шаги Лорда. Странно наблюдать за тем, как в нем год за годом остается все меньше человеческого, лицо его превращается в маску, а глаза напоминают змеиные. Скорее всего, дело в крестражах: чем меньше в тебе души, тем меньше и человеческого.

— Благодарю, Северус, — он шелестит мантией. — Теперь мисс Макдональд убедилась в правде. Дадим ей еще день-другой на раздумья, а потом решим, что делать с ее упрямством. Удобно, что ты привел Регулуса: друг при друге они могут выдать необходимое.

Мэри бросает на него вопросительный взгляд, но Северус не отвечает. Поддаться порыву в это мгновение будет проигрышем, а он должен ее спасти. Пусть она ненавидит его потом, пусть говорит что угодно, но нельзя терять голову, даже если очень хочется.

— Чем слабее она становится, тем больше вероятность увидеть самые защищенные воспоминания, — замечает Лорд с издевательской улыбкой. — Когда ты окажешься на грани смерти, Фиделиус перестанет действовать, потому что там, внизу, мы даем тебе зелье защиты. Оно охраняет тело так, чтобы оно жило, уничтожая все преграды.

Мэри одаривает его ненавистным взглядом, и что-то в этом взгляде не нравится Северусу.

— Мой Лорд, что если она наложит на себя руки? — спрашивает он равнодушно, когда они поднимаются по лестнице, ведущей в гостиную.

— В мире иллюзии невозможно умереть, — Лорд пропускает Северуса вперед. — Сегодняшний вечер будет вечером отдыха. Располагайся, ты это заслужил. Как видишь, я подгадал все так, чтобы твое отсутствие не сказалось на отмененных уроках. Все-таки образование обязательно для волшебника. Присаживайся. Эльф принесет тебе подогретое вино или огневиски. А завтра мы побеседуем с Регулусом.

Северус мысленно проклинает его, думая, что завтра уже будет шестой день заточения Мэри. Нельзя так долго тянуть, но и сделать сейчас ничего невозможно.

И он, покорно склонив голову, берет с подноса стопку с огневиски и опрокидывает в рот.

Мэри

Конечно, где-то глубоко внутри ей не хочется верить в слова Северуса. Глубоко внутри нее живет девушка, которая жаждет любви. Разумеется, это комплекс — она читала о таких в каком-то мамином журнале — и с ним нужно бороться. Нельзя привязываться к человеку только потому, что он погладил тебя по голове и сказал, что ты ему нужна. Из-за тех людей, которые так или иначе отвернулись от нее: мать, отец, Джонатан — ей хотелось возместить эту отверженность, выплеснуть остатки, наполнить стакан чистой водой до самого верха. Но нельзя заставить любить себя — насильно, лаской или принуждением; это невозможно. Вот он, единственный дар — любовь. Только мы сами, зачастую не зная почему, любим.

За это неправильно ненавидеть, неправильно презирать. Если Северус любит Лили, то он не сможет заставить себя полюбить ее, как бы сильно этого ни хотелось. А она — может быть, опять-таки это иллюзия, только ее собственного сердца — хочет, чтобы он ее любил, потому что ей это необходимо. Когда нас застает ливень, мы ищем укрытия, даже если его нет, вот и ее нетерпеливое, жадное сердце искало укрытия у человека, который казался ей лучшим из всех.

Но для этого мы и живем: чтобы разочаровываться и чтобы в конце концов остаться наедине с самими собой.

Мэри с трудом поднимается с дивана и садится на корточки возле растерзанного ногой цветка. Он бледный, как и она, и такой же обессиленный. Мэри с трепетом берет его пальчиками и кладет на ладонь. А потом вспоминает тот вечер у камина, тот первый поцелуй с Северусом, его взволнованные черные глаза и настойчивые губы.

Ее лучший вечер за прошедший год.

— Я не жалею, — произносит она вслух, хотя знает, что никто не услышит. — Я не жалею, что захотела влюбиться в тебя. И даже не представляю, кто еще мог бы быть на твоем месте.

Она забирается обратно на диван и поджимает ноги под себя. Измятый цветок зажат у нее в ладони. Если бы она смогла отсюда выбраться! Если бы вернула палочку. Тогда можно сражаться — а это она умеет хорошо. Кому не везет в любви, тому везет на войне.

Закрыв глаза, Мэри представляет, что за окном лето, ей десять лет, и она на каникулах у бабушки, в доме которой полно опасных вещей. Какое же замечательное тогда было время! Никакой любви, никаких разбитых сердец. Только друзья, яблоки в соседском саду, хризантемы на клумбах, о которых вечно забывали, и яркие звезды в августе. Мэри так сильно зажмуривается, что почти представляет себя там. И по ее щекам текут настоящие горячие слезы.

Северус разыграл все просто восхитительно и заслужил похвалу Реддла. Дамблдор никого особенно не хвалит, считая, что человек должен хотеть делать добро самостоятельно. Теперь и Регулус наверняка погибнет. Мэри отчаянно вытирает слезы. Жаль! Человек, вернувшийся на сторону добра и потерявший любовь, заслуживает второй шанс.

Она сворачивается клубочком на диване и пытается вспомнить выражение лица Северуса до самых мельчайших деталей. На одну секунду ей показалось, что он хотел что-то сказать, но не успел.

А часы бьют полночь.

Вечером шестого дня она слышит шаги, и в комнату входит Мальсибер. Он доволен словно кот и, подойдя к ее дивану, как к маленькому островку безопасности, нависает над ней хищным коршуном.

— Что тебе нужно? — едва слышно спрашивает Мэри, инстинктивно опуская руку в карман мантии. Но палочки там нет.

— То же, что и в школе, только теперь мы оба более опытны, чтобы приятно провести вечер, правда? — он слащаво улыбается. — Мир иллюзии вполне осязаем, тут чувствуешь прикосновения. Даже, осмелюсь сказать, проникновения.

Мэри сопротивляется изо всех сил, но она почти не ела шесть дней, и Мальсибер оказывается сильнее. Протащив ее за руку по ковру, он кидает ее на кровать и, держа одной рукой ее запястья, другой пытается расстегнуть брюки.

Мэри хочется закрыть глаза и просто ждать, пока все закончится, но отвращение к этому человеку так захлестывает ее, что она, собрав последние силы, ударяет его ногой в пах. Грязно выругавшись, Мальсибер сжимает ее руки еще сильнее, и от боли у Мэри по лицу снова текут те самые настоящие слезы.

— Не хочешь по-хорошему, будет как я люблю, — он разрывает на ней рубашку и жадно мнет ее грудь. — А я люблю жестко.

Мэри закрывает глаза: ей не хочется смотреть на то, что происходит, на то, что вот-вот произойдет и отчего потом она уже никогда не будет той вечно жизнерадостной Мэри. Но рука, сжимающая ее, вдруг исчезает, и перекошенное от злости лицо Мальсибера — тоже.

Мэри снова остается одна, задыхаясь от пережитого ужаса.

Северус

Гостиная Лестрейнджей обставлена по последней моде с помощью Нарциссы, потому что Беллатрисе никогда и в голову бы не пришло заниматься такой чепухой. Люстра с несколькими десятками свечей, расположенных ярусами, освещает каждый угол помещения, на стенах висят портреты предков Лестрейнджей и некоторых наиболее знаменитых Блэков. Стена над камином украшена головами животных, которых прадед Рудольфуса поймал на охоте.

Северусу не нравится это вычурное великолепие, и он невольно думает о доме, который оставила ему бабка. О, он бы снес все внутри, оторвал эти гобелены, картины с потемневшим от времени лаком, карты бывших угодий и сжег бы их в самом большом камине. Может быть, он оставил бы что-то на память о роде, но только несколько небольших вещей.

Лорд, сидящий возле огня с Беллатрисой, наконец поднимается, и Северус невольно поглядывает на часы: пять вечера. В доме, где в основном встают в двенадцать, это время — разгар для веселья. Он предпочитает не знать, как они веселятся, но некоторые слухи все-таки доходят до него: магглы, которых мучают до смерти, подвешенные за уши гоблины... На этом они и решили сыграть с Регулусом: на гоблинах и на их и без того оскорбленных чувствах.

Самое сложное, что Мэри там одна, совершенно одна. Потом он вспоминает ее слова о том, что к ней приходили, касались ее, насильно целовали — отвратительно! Конечно, она никогда его не простит. Ту его беспечность, с которой он отпустил ее на встречу с девчонкой Олридж. Надо было догадаться, что здесь есть подвох: девчонка цеплялась к ней весь год, подсмеивалась, устраивала заговоры, как можно было это пропустить?

Он же сразу понял, зачем она это сделала. Он прочитал в ее глазах и с силой оттолкнул от себя, так что она ударилась о парту. Олридж все это время нравился он сам. В шестнадцать что только ни приходит в голову! А Мэри стояла у нее на пути. Женщины! Нет никого страшнее и изощреннее женщин.

— Что же, друзья мои, — Лорд обводит всех ликующим взглядом. — Есть вероятность, что сегодня я доберусь до ребенка, и о Пророчестве можно будет забыть. Орден Феникса проиграет, а мы возвысимся.

Северус переглядывается с Регулусом, который сидит, все еще связанный, в самом дальнем углу гостиной. По жесту Лорда его приводят ближе и ослабляют веревки. Беллатриса, стоящая рядом с господином, заметно дрожит от гнева: как может ее Лорд прощать предательство? Если бы ей позволили, она убила бы предателя на месте!

— Я слушаю, — Лорд обращается к Регулусу. — Хотя постой. Где этот чертов домовик с вином? Я хочу послушать очаровательную историю возвращения в приятной атмосфере.