ПЛАХТА: Юго-Восток

* * *

За свои пятьдесят лет я пережила многое. Будучи еще совсем молодой, похоронила самых близких. Сперва ушел отец, через три года погиб брат. Прошло сорок дней, и за ним ушла мама. Не выдержала…

Медсестрой проработала всю жизнь. Вот как закончила в двадцать лет училище, так все это время делаю внутримышечные инъекции и ставлю капельницы. Бинтую, врачую пролежни, снимаю швы. В руках то небулайзер, то аспиратор, то градусник. Последние девять лет занимала должность диетсестры при больнице МВД. Приходили сильные, закаленные мужчины, и атмосфера была соответствующей. В коридорах пахло табаком, добротным одеколоном, солью. Звучал басовитый смех, пересказывались морские байки, консультировались насчет коленных чашечек и протрузий. Короче говоря, коридоры, палаты и манипуляционные заполняла «твердая» и упорядоченная мужская энергия.

Накануне вернулась из Чехии, ездила на заработки, все-таки сын выпускник. Даже страшно подумать, что было бы с моим ребенком, если бы приехала позже. На польской границе онемела при виде колонн военных машин, и водитель автобуса сказал, что технику везут в Украину — война будет. Не поверила. Нас часто пугали обострением, и за восемь лет успела к подобному привыкнуть. Лишь единожды запаслась макаронами, овсянкой, мукой и потом все лето гоняла моль по квартире.

Мы жили в Черёмушках — красивом спальном районе у самого моря. Большая школа, больница МВД, недалеко еще одна, городская больница № 9, детские садики, два пятачка девятиэтажек (за ними маленькая балочка), старая церквушка. Возле домов — палисадники, беседки. Дальше частный сектор, весь в цветущих вишнях и абрикосах весной. На Правый берег ходил автобус № 10, второй курсировал между Центральным рынком и поселком Моряков.

24 февраля разбудила сына пораньше, чтобы сводить на анализы. Он выглядел бледным, поэтому планировала сдать общий анализ крови и на сахар. Ребятенок (рост 190 см) встал недовольный. За время учебы онлайн и моего отсутствия, порядком расслабился. Привычно потянулся за телефоном и пробасил: «Война!» Я позвонила в регистратуру:

— Аниса, что?

— Не приезжайте! У нас что-то непонятное. Стоим в коридоре.

Позже Аниса вместе со всей семьей пропала. Мы ее до сих пор не нашли.

Ринулись в магазин и были последними, кто смог рассчитаться карточкой. После нас — все, расчет наличными. К банкоматам выстроились очереди. Идем с сыном, тащим сумки и тут нас накрывает минометным огнем. Влетели в подъезд, звоню двоюродному брату, живущему в России. Он спокоен, как удав: «Потерпите, через два дня все закончится».

Короче говоря, война началась без промедлений. У нас все рядом: порт, старый аэродром, аэропорт — поначалу били по этим объектам. В субботу пошли на разведку в больницу, а там — никого, один сторож и медсестра. Мужчины в форме МЧС выносили в покрывалах истории болезней. Я ещё пошутила: «Да бросьте вы их. Кому они нужны?» Те упорно таскали кардиограммы и показатели билирубина. Предварительные и клинические диагнозы. Часть все-таки потеряли по дороге. Местные их нашли, вернули в больницу и таким образом узнали о существовании подвала. Для меня стало большим шоком, что накануне, 23 февраля, из больницы вывезли всю аппаратуру и разъехались все врачи. Никогошеньки не осталось, когда так нужны были хирурги, анестезиологи, травматологи.

В понедельник случился первый налёт, отключили свет, плюс припугнули, что газ на исходе. Все соседи принялись дружно варить свои запасы, у кого пельмени, у кого вареники. В общем собирались в больницу часа три и соседка, учительница физкультуры, сказала, что за это время нас трижды могли убить. Окрестила черепахами, но с пельменями. Понимаете, никто не предполагал такого ужаса даже в самом страшном сне.

Ночь пересидели в больнице, безбожно замёрзли и решили вернуться в квартиру. А утром, 1 марта, в доме напротив у каждого подъезда выстроились военные в полной боевой готовности. В балке расставили миномёты, а еще во дворах. Затевали перестрелку ровно в пять. Каждый день, без остановки.

Пришлось возвращаться в больничный подвал. Прятаться. С этого момента стала комендантом. Принимала людей, записывала, распределяла. Лечила и огнестрельные, и осколочные, и желудочно-кишечные. Налаживала питание. Вытягивала гипотоников и гипертоников. Диабетиков, астматиков, и тех, у кого случались нервные срывы. Делала что могла.

Больничный сторож Саша (75 лет) добирался на работу под обстрелами. Мы ему: «Не ходите, здесь больше нечего сторожить». Он ни в какую. День дежурит, день отдыхает. Как-то раз перепутал смены и появился через два дня. Отработал, поспешил домой, а дома нет. И жены больше нет.

Как-то с самого утра прибежала девочка:

— У меня что-то в ноге.

Смотрю, застряли осколки. Вытащила, обработала, забинтовала. Девчушка вскакивает, с трудом попадает в кроссовки.

— Ты куда?

— К маме.

— Но там жуткий обстрел.

— Мне нужно к маме.

Больше мы ее не видели.

4 марта около 11:00 пришла семья. Я как раз находилась в вестибюле, когда смотрю — идет большая компания и выглядит дичайше. Все в грязи, лица чумазые, с какими-то мешками, узлами, бутылями вина. В мешках кудахчут куры, ноги чуть ли не в лаптях. Я на них еще нашумела, что грязь валится, а это больница. Когда смогли говорить складно, объяснили, что в их дом с коротким интервалом прилетело три снаряда. Следом накрыло соседский двор. Девочка Катя, красивейший ребенок, еще спала. Когда рвануло, как мышь забилась под диван, стены стали углом и спасли ее (позже утверждала, что видела ангела, накрывшего ее своими крыльями). Катя все время просила расческу, раз двадцать повторила. Не плакала, не заламывала руки, просто умоляла дать ей щетку для волос. Девочка пребывала в шоке.

Люди оказались верующими, вот все и уцелели. Теща явилась в ботинках зятя сорок пятого размера и его же куртке. Как одевалась — не помнила. Когда выползли из ямы, стали тащить кто на что горазд: кур, вязанки лука, бутыль самогона. Мы этих несушек всей больницей неделю ели… Глава семейства несколько суток сидел и молчал. Здоровый такой, под два метра. Сашей звали, начальник налоговой. К еде и воде не притрагивался, все отдавал детям. А в это время по нашим домам безостановочно ложились снаряды. Падали, как на шахматную доску, точно через дом. Нам оставалось наблюдать и молиться.

6 марта под магазином «Шанс» толкался народ, и туда прилетели «Грады». Многие как стояли, так и рухнули. К нам приволокли мужчину с тяжелым ранением в пах. Отверстие с мою ладонь. Стала доставать осколки. Ощущение, что в брюшную полость засунули елочный шар и раздавили. Сплошные фольговые фантики. Потом извлекла что-то похожее на канцелярскую кнопку и альпинистский крюк. Вот таким дерьмом был начинен тот снаряд. Таскаю, кровь хлещет, сама еле на ногах стою, а у нас ни операционной, ни врачей, ни медикаментов.

— Ты чего туда поперся?

Его ответ не забуду во веки веков:

— Есть очень хотелось.

Кровь хлынула фонтаном. А как ее остановишь? Из приспособлений — старый жгут. Нашли среди подвальных обитателей мужчину, согласившегося отвезти раненого в 17-ю больницу. С того дня мы их больше не видели. Водитель назад не вернулся.

Петю обнаружили в подъезде. Он лежал шесть суток без воды и еды c раздробленными стопами. Как-то заполз в парадное и тряпками обвязал себе ноги. Когда размотала, чуть не вырвала. Грешным делом подумала, завелись черви, такая стояла вонь. Ноги начали гнить. Заливали рану антибиотиками. Слава Богу, в ковидном отделении остались их запасы. Пострадавшего напоили сладким чаем и вручили кусок хлеба с салом. Как он радовался! Ел и постанывал от удовольствия. К вечеру впервые пописал. Моча была, как морковный сок.

Наш сторож наведывался под обстрелами к МЧСникам и просил, чтобы Петю сопроводили в больницу, так как у него гангрена. Три дня просил. Тщетно. На четвертый день приехал какой-то бронемобиль, его забрали, и я перекрестилась. Сами понимаете, ногу ампутировать это не палец. Вскоре Петю вернули, а с ним еще троих. Одного в багажнике, двух на заднем сиденье. Позже Петр рассказал, что находился в подвале 3-й горбольницы, и что у них — адище. Ему даже повязку не поменяли. Хотели сделать ампутацию, но передумали. Врач один на всех по фамилии Пастернак. Сутками врачевал и падал от усталости. Вообще, как сказал Петр, умирать лучше здесь: с едой и чаем. Тех троих раненых я не приняла, кричала, плакала, объясняла. У нас же ни врача, ни света, люди как пить дать умрут. Везите в больницу водников. Надеюсь, довезли.

Петя выкарабкался…

Жили мы тяжело, но дружно. Утро начиналось с разминочной перестрелки, в пять вступали миномёты. С нашей стороны, с балки. Я всегда вскакивала в 04:00–04:30, и первым делом мыла перевязочную. Просто лила на пол хлорку и растирала простыней. Мужики, что посмелее, успевали разжечь костер. В ход шли истории болезней. Иногда получалось вскипятить чайники и заварить чай. Сахара имелось два мешка.

Все время кто-то обращался за помощью. Мужчина из подвала детского садика плакался, что у них сто пятьдесят человек с детьми. Просил лекарств. Их катастрофически не хватало, особенно для сердечников и астматиков. Прибегали два парня с квартала Азовье. Отдала им что смогла, а те на следующий день явились с дарами волхвов. Принесли мидии, перец маринованный. Наши мужики обрадовались, а я забрала и выбросила. Отравитесь — не откапаю.

Одновременно у нас находилось человек двести. Люди собрались добрые, отзывчивые. И воду для капельниц грели, и с больными сидели, и полы подметали.

Еда была. Народ приходил со своими запасами, да еще взломали пищеблок. Девочки добровольцы готовили дважды в день. Как-то раз мужчины из МЧС притащили мешок риса для суши и банку томатной пасты. Так и ели клейкий рис, а сверху пол чайной ложки «кетчупа». Из прокисшей молочки варганили пышки. На завтрак — каша. На обед — суп с рыбой или мясом. Даже борщи умудрялись сочинять. Овощи резали мелко, чтобы всем хватило. Мужчины соорудили печки, на них ставили две 20-литровые кастрюли и убегали, ведь стреляли безостановочно. Закипело, прокипело — не важно. Далее выстраивались в длинные очереди и ждали свою порцию, ей Богу, как в блокадном Ленинграде.

В подвале никто не болел ковидом. Видимо, слишком мощный произошел выброс адреналина. Народ зверски уставал и к вечеру валился без задних ног. Засыпал и хотя бы ночью не слышал страшное.

Все это время не было возможности помыть голову. Я ходила в шапке с надписью «День плохой прически». Сын увлекался коллекционированием дурацких головных уборов, вечно скупал их в секонд-хенд, и когда мы собирались в подвал, схватила с вешалки первую попавшуюся. Сам щеголял в шапке с бубенцами.

Людей накрывало драматически. В одном крыле истерика угасала, в другом — воспламенялась, поэтому первыми закончились успокоительные. Мужчины лишения переносили на порядок хуже, чем женщины. Туалета не было. Ходили на ведра. Я старалась бегать на улицу. Только выйду, тут же обстрел. Мне уже стали говорить: «Марина, лучше не высовывайся, писай здесь». На улице — минус пятнадцать. В подвале — плюс три. Мерзли до смерти. Никогда не забуду тот холод. Я вам честно скажу, пили спирт, водку, кто что раздобудет. Немного, рюмку, может, две, а в мирной жизни могла позволить себе лишь бокал сухого.