ПЛАХТА: Юго-Восток

* * *

9 марта разбомбили роддом. Я видела это преступление собственными глазами. Мы как раз с подружкой искали связь. Кто-то сказал, что на территории больницы пробивается «Киевстар». Зашли во двор — самолет. Летел низко, тяжело. То ли присматривался, то ли мотор у него старый. Дальше — бомба в аккурат по роддому. Меня взрывной волной подняло вверх, думаю, метра на три, и со всей силы шмякнуло об асфальт. Подружка приземлилась сверху. В итоге счесала пол-лица, и синяк держался до конца апреля. Бровь слетела со своей орбиты, из-под брови — чужой уменьшенный в размерах глаз, щеку раздуло, как при флюсе.

На карачках поползли в елки. С нами такой же дезориентированный мужичок, не понимающий ровным счетом ничего: ни кто он, ни куда шел, ни с какой целью. А самолет держался молодцом. Неспешно развернулся, сделав вираж, прибыл на прежнее место и швырнул еще одну бомбу. Чтобы наверняка.

Приковыляв домой, три ночи спала в туалете. Практически ничего не слышала и когда хотела что-то сказать — переходила на крик. Видела плохо, как через марлю, сложенную в несколько слоев. Муж за мной ухаживал, поил еле теплым чаем, а я ему орала в лицо:

— Не старайся. Мне уже не поможешь.

С того дня начались панические атаки. Стоило уловить звук самолетного двигателя, как моментально реагировал живот. Падала на колени и захлебывалась от спазмов. Пульс танцевал джигу. Кровь в венах доходила практически до кипения. В ушах стоял ударный шум, и в глазах темнело, как перед потерей сознания. 12 марта впервые спустилась в подвал, а там мороз до минус пяти. Сидела в сапогах, шубе, шапке и примерзала спиной к стене. С 15 на 16 марта пережили ад. Подвал ездил под ногами, словно на роликовых колесах. Каждым пальцем ощущала вибрацию земли. Вот тогда и решили уезжать любой ценой. Да еще муж накануне сломал ногу. Бежал от мин, упал, получил перелом со смещением.

До войны жили в самом центре на четвертом этаже. Рядом супермаркет «Обжора» и кафе-пекарня «Хлеб дю Солей». Я обожала в городе все: море, мечеть в честь султана Сулеймана, драмтеатр и свой детский сад. В нем занимала должность заведующей.

О том, что война будет, знала давно. Еще летом появились апатические предчувствия и захотелось снять наращённые ногти. Понимала — они больше ни к чему. 23 февраля донимала тошнота, подкашивались колени и давление ездило как на лифте: то вверх, то вниз. Говорила мужу: «Будет беда». Так и вышло. Вскоре из поселка Сартана привезли людей, оставшихся без жилья, и определили в филармонию. С 6 марта начались массированные обстрелы. С тех пор звуки «Градов» казались комариным писком по сравнению с авиацией.

Видела многое: и атаку на «Азовстали» кассетными снарядами, и бомбардировку многоэтажек. Те вели себя, словно живые. Стены гнулись, а окна уходили внутрь вместе с занавесками. Балконы тряслись и сыпались. Каждый третий норовил рухнуть вниз.

Уезжали сбивчиво. Собирались хаотично. До Бердянска — пятнадцать блокпостов. Обосновавшись в безопасном месте, муж чуть не плакал: «Почему здесь так тихо? Я хочу домой. Пусть там стреляют, но я хочу в нашу квартиру».

В Умани подступило отчаяние. Зашла в «АТБ», а в нем такое же расположение товаров, как и в нашем мариупольском. Даже плавленые сырки в том же углу на нижней полке. Вот только город не мой, и магазин не мой, и не мои женщины, сидящие на кассах. И до дома целых семьсот километров. Боже, как я голосила. Как кричала. Люди вокруг расслабленные, беспечно складывают в корзинки зефир и петрушку, а я — в грязной куртке, чумазая, воняющая бензином и ревущая в три ручья. Дальше — больше. Как-то проходила мимо открытого окна, а там на кухне такая же столешница и точь-в-точь как у меня заварочный чайник. Всегда к черному байховому добавляла шалфей, мелиссу, душистый перец. А теперь ничего нет. Ни дома, ни мелиссы, ни заварочного чайника.

В моей жизни изменилось все: чувства, ощущения, привычки. Отныне запах костра вызывает отвращение. Раньше так любили с мужем пикники, а теперь стоит унюхать шашлычный дымок, тут же начинает барахлить сердце. А еще не могу избавиться от запаха войны, чересчур тошнотворного и навязчивого. В нем слишком многое смешалось: порох, солярка, раскрошенный асфальт, бетонная пыль, трупный запах, кровь, древесина, земля. Сколько бы ни вдыхала чистый воздух, а в носу остается тот, мариупольский…