Каждое лето после

Когда в поле зрения появляется коттедж, я его почти не узнаю. Совершенно новая секция выступает с задней стороны, а сосны вокруг здания были убраны. Там есть очаг, которого раньше там никогда не было, и красный микроавтобус, припаркованный у двери. Это не мой коттедж, и это не сон. Каким-то образом я, спотыкаясь, возвращаюсь на дорогу, но мои ноги подгибаются в начале подъездной дорожки, и я падаю на землю, хватая ртом воздух и закрывая глаза от жгучих слез.

Я не слышу приближения Сэма. Я вообще не замечаю его, пока его кроссовки не оказываются прямо передо мной.

— Две панические атаки за один день — это немного чересчур, тебе не кажется? — говорит он, но в его словах нет язвительности. Я не могу ответить. Я даже не могу покачать головой. Я могу только продолжать пытаться дышать. Он садится на корточки передо мной.

— Тебе нужно замедлить дыхание, — говорит он. Но я не могу. Такое чувство, что я пробегаю марафон в темпе спринтера. Он вздыхает. — Давай, Перси. Мы можем сделать это вместе.

Его руки обхватывают мое лицо, так что его большие пальцы оказываются на моих щеках, а остальные — в моих волосах.

— Посмотри на меня, — говорит он и поднимает мое лицо к своему. Начинает дышать медленно, считая вдохи, как делал раньше, наморщив лоб. Мне требуется минута, чтобы сосредоточиться, но в конце концов я могу дышать немного легче, затем немного медленнее, и вскоре мое сердце следует за мной.

— Теперь лучше? — спрашивает он. Но это не лучше, даже близко, потому что теперь, когда туман начал рассеиваться, я вспомнила, что вызвало этот торнадо беспокойства в первую очередь.

— Нет, — прохрипела я. Я смотрю на него, мой подбородок дрожит, его руки все еще обнимают мое лицо, и заставляю себя произнести эти слова. — Ты уже знал.

Он сглатывает и поджимает губы.

— Да, — хрипит он. — Я знал.

Я закрываю глаза и падаю в грязь, тихие рыдания сотрясают мое тело. Я слышу, как он что-то говорит, но все, на чем я могу сосредоточиться, это то, как давно он знает и как глубоко он, должно быть, ненавидел меня все это время.

Сначала я чувствую его руки на своей спине и его руки обнимают меня, а потом все погружается во тьму.

18. ЗИМА, ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

Делайла взяла такси от железнодорожного вокзала прямо ко мне домой, как только вернулась в город на рождественские каникулы, волоча за собой чемодан. Она обняла меня, как только я открыла дверь. Я до сих пор помню ее запах, когда я прижалась лицом к ее плечу — смесь ее шерстяного пальто, влажного от сильного снегопада, и ее шампуня с травяными эссенциями.

— Ты выглядишь как кусок дерьма, — сказала она, когда отпустила меня. — Мы не должны позволять мужчинам делать это с нами.

— Я сделала это с собой, — ответила я, и ее лицо сморщилось от сочувствия.

— Я знаю, что ты это сделала, — прошептала она, а затем потащила свой чемодан в мою комнату и легла со мной на кровать, пока я пересказывала все, что уже сказала ей по телефону, включая множество сообщений, которые я оставила Сэму, на которые он так и не ответил.

— Я не видела его в кампусе, — сказала она мне, когда я спросила. — Но я обещаю, что не буду скрывать это от тебя, если замечу.

Возвращение Делайлы в Торонто на эти короткие недели зимних каникул было первым кусочком нормальной жизни, который я получила с лета. Она и Патель снова были вместе (в сотый раз). Делайла сказала, что это были чисто случайные отношения, но я не была уверена, что поверила ей. У них были планы собраться вместе на каникулах, но Делайла почти все свое время проводила со мной. Мы поехали на метро в центр города и бродили по торговому центру, ели пирожки в ресторанном дворике и валялись в кинотеатре, когда у нас болели ноги.

Однажды мы сидели вместе на полу в моей спальне, вгрызаясь вилками в целый чизкейк, и я рассказывала ей, как мне было трудно в школе, как слова давались мне не так легко, как раньше, когда я писала.

— Я скучаю по его отзывам, — сказала я ей с набитым шоколадом ртом. — Я больше не знаю, для кого я писать.

— Ты пишешь для себя, Перси, как и всегда, — сказала она. — Я буду для тебя читателем. Я обещаю свести запросы, связанные с сексом, к минимуму.

— Это вообще возможно? — спросила я, чувствуя, как редкая улыбка расползается по моим губам.

— Ради тебя я сделаю все, что угодно, — сказала она, подмигнув. — Даже отказ от эротической литературы.

В канун Нового года мы пошли на большой концерт и обратный отсчет на площади перед ратушей, прячась от ледяного ветра и тайком потягивая водку из фляжки ее отца. Мы не говорили о Сэме, и когда мы были вместе, я чувствовала, что могу видеть сквозь туман, в котором я спотыкалась в течение нескольких месяцев. Но когда она уехала в Кингстон, снова опустился туман, лишив меня энергии, аппетита и всех моих прежних амбиций преуспеть в школе.

Делайла сдержала свое обещание. Она позвонила мне в начале марта.

— Я видела его, — сказала она, когда я взяла трубку. Никаких приветствий. Никаких светских бесед.

Я шла между зданиями университета и села на ближайшую скамейку.

— Ладно, — сказала я, громко выдыхая.

— Это было на вечеринке, — она сделала паузу. — Перси, он был действительно пьян.

В том, как она говорила, было что-то не похожее на Делайлу. Что-то слишком нежное.

— Хочу ли я услышать следующую часть? — спросила я.

— Не знаю, — сказала она. — Это нехорошо, Перси. Ты скажи мне, если хочешь это услышать.

Я опустила голову, так что мои волосы упали на лицо, защищая меня от суеты студентов.

— Я должна это услышать.

— Ладно, — она сделала глубокий вдох. — Он приставал ко мне. Он сказал мне, что я хорошо выгляжу, и спросил, не хочу ли я подняться наверх, — мир перестал двигаться. — Очевидно, что я этого не сделала! Я сказала ему, чтобы он шел к черту.

— Сэм бы так не поступил, — прошептала я.

— Мне очень жаль, Перси, но Сэм действительно сделал это. Но он был очень, очень пьян, как я уже сказала.

— Ты, должно быть, что-то сделала, — закричала я. — Ты, должно быть, флиртовала, как обычно, или говорила ему, какой он милый, или что-то в этом роде.

— Я этого не делала! — сказала Делайла, теперь ее голос звучал сердито. — Я не сделала и не сказала ничего, чтобы заставить его думать, что я заинтересована. Как ты могла такое подумать?

— Ты не можешь винить меня за то, что я так подумала, — сказала я решительно. — Ты знаешь, что ты немного распутная. Ты гордишься этим.

Шок от того, что я сказала, растянулся между нами. Делайла молчала. Я знала, что она там, только потому, что слышала ее дыхание. И когда она заговорила снова, я также услышала, что это было сквозь слезы.

— Я знаю, ты расстроена, Перси, и мне жаль Сэма, но никогда больше не говори со мной так. Позвони мне, когда будешь готова извиниться.

Я сидела, склонив голову и прижав телефон к уху, еще долго после того, как она повесила трубку. Я знала, что мне не следовало говорить то, что я сказала. Я знала, как это было некрасиво, и я не это имела в виду. Я подумала о том, чтобы перезвонить ей. Я подумала о том, чтобы извиниться. Но я этого не сделала. Я никогда этого не делала.

19. НАСТОЯЩЕЕ

Я просыпаюсь в постели Сэма с сильной головной болью. В окно проникает слабый голубовато-розовый свет. Как долго я спала? Я откидываю простыню, мне жарко. На мне все еще его футболка и спортивные штаны, колени в грязи. Я лежу и прислушиваюсь, но в доме тихо. На прикроватной тумбочке стоят стакан воды и бутылка Адвила. Должно быть, Сэм положил их туда.

Проглотив две таблетки и выпив всю воду, я сажусь на край его кровати, ставлю ноги на ковер и обхватываю голову руками, проводя инвентаризацию причиненного мной ущерба. Я выложила Сэму правду в самый неподходящий момент. В день похорон его матери. Я не думала о нем; я думала только о том, чтобы избавиться от уродства в своей груди. И он знал. Он знал, но не хотел говорить об этом, по крайней мере, тогда.

Сэм поставил мою сумочку на пол рядом с кроватью. Я роюсь в поисках своего телефона. Решив больше никого не выталкивать из своей жизни, я звоню Шанталь.

— Пи? — говорит она, сонная.

— Я всё ещё люблю его, — шепчу я. — Я всё испортила. И я люблю его. И я беспокоюсь, что даже если я смогу заставить его простить меня, я все равно недостаточно хороша для него.

— Ты достаточно хороша, — говорит Шанталь.

— Но я в таком беспорядке. И он врач.

— Ты достаточно хороша, — снова говорит она.

— А что, если он так не думает?

— Тогда ты вернешься домой, Пи, и я скажу тебе, почему он не прав.

Я закрываю глаза и прерывисто выдыхаю.

— Ладно. Я могу это сделать.

— Я знаю, что ты можешь.

Когда мы вешаем трубку, я пересекаю темный коридор в ванную. Я включаю свет и морщусь, глядя на свое отражение. Под потеками туши моя кожа покрыта пятнами, а глаза налиты кровью и опухли. Я брызгаю на лицо холодной водой и стираю черные пятна от макияжа, пока мои щеки не становятся красными и воспаленными.

Запах кофе ударяет мне в нос, когда я на цыпочках спускаюсь по лестнице. На кухне горит свет. Я делаю глубокий вдох, прежде чем снова встретиться с Сэмом. Но это не Сэм. Это Чарли. Он сидит за столом на том же месте, где раньше сидела Сью. У него в руке кружка, и он смотрит прямо на меня, как будто ждал.

— Доброе утро, — говорит он, поднимая свой кофе в мою сторону.

— Ты взял мою машину, — говорю я, стоя в дверях.

— Я взял твою машину, — отвечает он, затем делает глоток. — Извини за это. Я не думал, что тебе нужно будет уезжать в такой спешке. — Очевидно, Сэм посвятил его в пару деталей. — Он внизу, у воды, — говорит он, прежде чем я спрашиваю.

Я смотрю в сторону озера, а затем снова на Чарли.

— Он ненавидит меня.

Он встает и подходит ко мне, добродушно улыбаясь и заправляя прядь волос мне за ухо.

— Ты ошибаешься, — говорит он. — Я думаю, что его чувства к тебе в основном прямо противоположны, — его глаза скользят по моему лицу, и его улыбка исчезает. — Ты ненавидишь меня? — тихо спрашивает он.

Мне требуется мгновение, чтобы понять, почему он спросил меня об этом, но потом я понимаю: Чарли — единственный другой человек, который рассказал бы Сэму о том, что произошло между нами.

— Никогда, — говорю я срывающимся голосом, и он заключает меня в крепкие объятия. — Тогда я тоже не испытывала к тебе ненависти. После того, что случилось. Ты был добр ко мне тем летом.

— У меня были скрытые мотивы, но я никогда не планировал ничего предпринимать, — шепчет он. — До той ночи.

— Та ночь была моей виной, — говорю я ему. Чарли сжимает меня в объятиях, а затем отпускает.

— Могу я спросить тебя кое о чем? — говорю я, когда мы расходимся.

— Конечно, — хрипит он. — Спрашивай меня о чем угодно.

— Твоя мама знала? — Его лицо немного бледнеет, и я закрываю глаза, проглатываю комок в горле.

— Если тебе от этого станет легче, то она в основном злилась на меня.

— Мне от этого не легче, — хриплю я.

Он кивает, его глаза мерцают, как светлячки.