Оправдание Шекспира

Иначе не могло быть. Шекспир был и для современников великим поэтом и драматургом – Звездой поэтов, и логика подсказывает, что о нем должно быть много написано в книгах тех лет. Оба Шекспира скрывали свое имя, не желали ставить под художественными произведениями свои фамилии по разным причинам; а писавшие о них уважали стремление к анонимности. Но мы, потомки, обязаны искать в литературном наследии того времени упоминания о них, оценки, критику, похвалы, насмешки, как бы завуалированы они ни были.

Думаю, что приведенные примеры показали читателю, что такое на самом деле имя «Shake-Speare». Оно не стоит в одном ряду с другими знаменитыми фамилиями вроде: Бальзак, Гёте, Чехов. Это и не имя вовсе, а псевдоним, что-то вроде фамилии Марк Твен, которая тоже сейчас воспринимается несведущими людьми как обыкновенные имя и фамилия. Мало кто теперь знает, что это не фамилия, а восклицание речников на Миссисипи, то есть тоже имеет прямое отношение к обстоятельствам жизни автора.

ИРОНИЧЕСКИЕ ГРИМАСЫ ИСТОРИИ

Восстановление исторической истины всегда служит к оправданию многих лиц, участвующих в том отрезке истории, который по тем или иными причинам потомками был истолкован превратно. Не то чтобы истина была сознательно искажена. Но ввиду отсутствия документальных свидетельств и по причине сознательного замалчивания фактов исследователи строят гипотезы, опираясь на изначально неточные сведения, заведомую молву или просто фантазии людей, которых эти фантазии утешали. Обычно такое случается с воссозданием и истолкованием не очень далекого прошлого.

Больше всех в Новой истории пострадал Фрэнсис Бэкон. Для его современников и последующих одного-двух, может, трех поколений это был человек величайшего ума и добродетелей, достойный восхищения и подражания. А в XIX и XX веках, когда потускнела важность его научных трудов, забылась роль в создании английского Королевского научного общества, бескорыстная помощь драматургам-разночинцам, когда сменились многие общественные институты и понятия, образ Бэкона утратил ореол почти святости и мученичества.

И с тех пор за ним утвердилась недобрая слава человека двуличного, нечистого на руку, способного подло предать друга. И не очень серьезного философа. Сейчас истина постепенно проясняется.

В Англии дело пытались исправить во второй половине XIX века Спеддинг и Эллис, издатели всех трудов Бэкона и его писем, присовокупив к письмам, пожалуй, самую полную его биографию. Это не удалось: спустя несколько лет выходит прекрасно написанная биография Бэкона Р.У. Чёрча (1884), которая начинается так: «О жизни Фрэнсиса Бэкона нельзя писать и читать без боли. Это жизнь человека, одаренного как никто редким сочетанием благородных качеств. Человека, для которого весь смысл существования, ежедневных трудов заключался в том, чтобы творить великую работу для просвещения и возвеличенья человеческого рода, вооружить его новыми силами, создать для грядущих веков благодатный источник, который бы никогда не высох и не иссяк. У Бэкона были великие идеи о целях и методах государства и закона; главным мерилом общественного служения было общественное благо; Бэкон успешно и без устали размышлял над тем, как создать общество материального благополучия и процветания, сделать труд легким и дать людям свободу и силу для достижения своих целей. Всю его жизнь им владела главная, никогда не ослабевающая страсть – великое, пусть романтическое, стремление к знаниям, которые помогли бы обуздать природу на пользу человеку. Он укреплял в себе дух, чаяния, волю, какие вдохновляли всех предыдущих первопроходцев, служителей искусств и ремесел, обобщенным символом которых был мифический Прометей. Бэкон достиг самых вершин власти и почестей. Но вершины и почести были только красивой бахромой. Истинно великим его делало другое. Трудно себе представить более грандиозную, более великолепную карьеру. Его имя стоит среди горстки избранных, достигших подобного успеха. И тем не менее, его жизнь была не просто несчастна, это была жалкая жизнь. Думается, столь колоссальному бремени славы должен соответствовать не менее сильный и благородный характер. Но это не так. Никто никогда столь ясно не понимал, для чего он создан, никто не горел более страстным желанием исполнить свое предназначение. Все верно. Бэкон глубоко заглянул в душу человека, знал его возможности, слабости и достоинства, пороки и добродетели.

И зная все это, сам себе изменил. Он пресмыкался перед Букингемом. Продался коррумпированному, позорному правительству Иакова I. Он согласился участвовать в судебной расправе над своим другом Эссексом; да, Эссекс был повинен в тяжком преступлении против государства, но он был самым щедрым и сердечным его покровителем. С открытыми глазами, не сопротивляясь, Бэкон служил системе, которая была недостойна его, он не хотел видеть ее пороков, предпочитал называть зло добром. И он оказался ее первой вопиющей жертвой.

Бэкон осужден историей с беспощадной жестокостью. Но он и нашел защитника, одно имя которого должно было гарантировать честность защиты и невиновность подзащитного. Джеймс Спеддинг посвятил всю жизнь, все силы интеллекта, искреннюю веру в свою правоту, чтобы убедить нас, что Бэкон заслуживает уважения и восхищения. Все напрасно.

Напрасно бороться с жизненными фактами – собственными словами и письмами Бэкона.

“Человек, – сказал один острослов, – состоит из профессии, способностей, талантов, а также из самого себя”. При всем величии, гениальном уме, страстном поиске истины, потребности благотворить, обаянии, которое притягивало к нему действительно достойных людей, при всем радушии, обходительности, терпимости, делающих его наиприятнейшим собеседником, в натуре Бэкона был глубокий, фатальный изъян. Он был “угодник” с сильными мира сего. (Не “любил угождать”, а в том значении, какое сохранилось у нас только в выражении “дамский угодник”)» [414].

Действительно, когда сегодня читаешь письма Бэкона королеве Елизавете, королю Иакову, герцогу Букингему, тошнит от медоточивых любезностей. Но почитайте письма Эссекса или сэра Уолтера Рэли, воина, путешественника, ученого, которые он посылал Елизавете, – точно так, же тошнит. Только письма Бэкона отличаются изящной витиеватостью мысли и словесной формы – он всегда во всем, что делал, стремился к совершенству.

Возможно, у Бэкона была такая черта – любезность на грани подобострастия. Но ее нельзя путать с пресмыканием перед сильными мира сего. В политических целях он стремился быть обаятельным в глазах многих. А так как он был тонкий психолог, знаток человеческих достоинств и слабостей, то это ему, в общем, удавалось. Своих же друзей он любил искренне, чужой беде не просто сострадал, но и деятельно помогал. Он был человек истинно благородный, и уж конечно, различал добро и зло. Правда, в нем не было врожденной эмпатии, как у Ратленда, – участливости в такой мере, что забываются собственные интересы. Но любовь друзей завоевана им по праву. И, конечно, не пресмыкался он ни перед королем, ни перед его фаворитом. Любил поучать, формы тогдашней вежливости и любезности соблюдал. А когда обожгла беда, писал им письма кровью сердца. Он, поверженный, не захотел отдать герцогу Букингему Йорк-Хаус, в котором родился, вырос и куда вернулся лорд-канцлером. Если бы отдал сразу, фаворит Букингем, может, и постарался бы как-то подсластить его жизненное крушение. Букингем понимал, что Бэкона король принес в жертву во спасение не кого-нибудь, а своего фаворита. Но герцог воспользовался этим промахом Бэкона и отмежевался от него, отведя тем самым удар от себя.

Король, еще не совсем утративший рыцарскую честь, откликнулся на его вопль, и наказание было смягчено. Отменили штраф, не лишили титулов. Отлучили только до конца жизни от государственной службы – результат грязных интриг. Но нет худа без добра: Бэкон опамятовался, вернулся к писательству, ему было шестьдесят лет. Сохранилось письмо Бэкона епископу Ланселоту Андрюсу 1622 года. В нем он сравнивает свою судьбу с судьбой Цицерона, Демосфена и Сенеки. В этом, пишет Бэкон, он находит утешение и, вспоминая поведение этих исторических личностей в изгнании, намечает для себя план жизни вне двора и политики. В последние пять лет жизни он написал первую часть «Великого восстановления наук» – «О достоинстве и приумножении наук» (девять книг), «Генриха VII», «Новую Атлантиду» и еще несколько работ поменьше, начал «Генриха VIII», переводил псалмы. Закончил фундаментальный труд «Сильва Сильварум» (леса лесов), вышедший уже после его смерти.

И издал Первое Фолио Шекспира. Одним из издателей был Джаггард, издатель и печатник его эссе, шекспировских стихов, пьес и апокрифов. Словом, Джаггард, как никто, был в курсе дела. И он тоже принадлежит к историческим лицам, чьи имена, запятнанные шекспироведами, требуют реабилитации.

Размышлять о том времени можно только водрузив на нос исторические очки. Издатели и печатники были тогда люди образованные, истинные носители ковчега культуры, как в Англии, так и в Европе. И издавать пьесы, не имевшие никакого отношения к псевдониму «Уильям Шекспир», Джаггард, разумеется, не стал бы. Когда читаешь Реестр гильдии печатников и издателей, поражаешься их добропорядочному и спокойному течению жизни.

Мошенники, как и сейчас, были, но не среди людей честных профессий. Чтобы Джаггард из мошеннических соображений издал «пиратское» кварто или поставил чужую фамилию под издаваемым произведением из неуважения к автору – такое может прийти в голову только совершенно сбитым с толку исследователям, не находящим здравомыслящего объяснения ни с чем, по их мнению, не сообразным фактам. Джаггард был главой гильдии и дорожил своим добрым именем.

Меня вот что удивляет в первых страницах книги Чёрча «Бэкон». Вчитайтесь внимательно в те достоинства Бэкона, которые он перечисляет. Там нет ничего сказанного ради красного словца. Все это почерпнуто из записок, воспоминаний и траурных элегий, написанных друзьями и знакомыми Бэкона после его смерти. Что же, они просто так курили ему фимиам, зная про участие Бэкона в суде над участниками восстания Эссекса в начале февраля 1601 года и хорошо помня судебный фарс-расправу над Бэконом? Никто ведь не верит, что Томаса Мора казнили из-за того, что ему, верховному судье, пытались подарить как взятку дорогую вазу. А вот безнравственной истории про Бэкона верят, не вникнув в ее суть. Верят, потому что он участвовал в суде над своим «покровителем» графом Эссексом.

И роль его в процессе была внешне действительно неприглядна. Но это если судить поверхностно.

Начать с того, что Эссекс не был покровителем Бэкона. Они были друзья. Бэкон исполнял для него по собственному желанию, бескорыстно, секретарскую работу. И наставлял, как себя вести с королевой, отношения с которой у Эссекса бурно разлаживались. А Эссекс, не имея возможности материально помогать другу, почти три года (1593-1595) пытался выхлопотать для него сначала должность генерального прокурора, потом помощника генерального прокурора. Эссекс многое мог, но это ему не удалось. Елизавета была злопамятна, а Бэкон в 1593 году выступил в парламенте против дополнительных поборов в казну королевы и даже чувствовал себя героем, хотя парламент его не поддержал. Бэкон был уверен, что Елизавета оценит его государственный ум и честность. Ничуть не бывало. Королева надолго затаила за пазухой камень. Чиновники, которые проваливают ее обращения в парламент, были ей не нужны. И она отлучила Бэкона от своей персоны. Он больше не мог посещать ее по собственному желанию. Его строптивость стоила ему высокой юридической должности, которой он так добивался. Бэкон жаждал личного свидания с королевой, он знал силу своего красноречия, но королева категорически отказывалась его видеть. И все рождественское представление сезона 1594-1595 года было страстной и вместе умной и тонкой мольбой, обращенной к королеве: он просит о свидании, не прямо, а посредством аллегории. А в «Комедии ошибок», тоже через аллегорию, но вполне ясную, напоминает королеве аморальные поступки ее приближенных, претендующих на ту, же должность.