Немного солнца в холодной воде

— Доброе утро, — Джинни смотрит на него сквозь ресницы. — Я так устала, что решила не подниматься наверх. Всю ночь искала, как тебе помочь, даже разбудила Гермиону…

— Как мне помочь? — Северус хмурится, глядя на нее непонимающе. — Мне не нужна помощь, Джинни. Или ты не слышала все, что я говорил вчера? И какого черта ты посвящаешь эту всезнайку в наши дела? Я даже думать не хочу, что она теперь знает о моей проблеме.

Джинни разом просыпается и садится на диване. Волосы спутанными прядями лежат на ее плечах, и Северус через раздражение признает, как она красива.

— Нашей проблеме, Северус. И я нашла, как ее можно решить, во всяком случае — попытаться. Поверить не могу, что ты просто так сдался и молчал. Четыре года! Не говоря уже о том, что я постоянно пила это зелье, а оно, представляешь, не такое приятное на вкус. Смотри, каждый день — натощак и вечером после еды — нужно принимать по две ложки сырой календулы, ягод шиповника и облепихи. Это будет медленно, очень медленно выводить остатки яда из организма.

Северус бросает книгу на диван. Опять бороться! Каждый день, каждый чертов день…

— Я не буду ничего принимать, Джинни.

— Почему? — она смотрит на него непонимающе.

— Потому что не собираюсь быть заложником надежды, — поясняет он глухо. — И тебе не советую. Давай оставим все как есть.

— Ты опять решаешь за меня, — Джинни морщится. — А давал слово так не делать, помнишь?

У него холодеют кончики пальцев. Как она безжалостно смотрит на него!

— Джинни, я предлагаю оставить все как есть. Ведь было так хорошо…

— Пока ты не стал вести себя как ледяная глыба, раздражаться по пустякам и сидеть на работе до полуночи, а выходные проводить в Гринготтсе, уделяя мне полчаса на секс и еще полчаса — на общение, — Джинни подходит к нему и в защитном жесте обхватывает плечи руками. — Нет, знаешь, я так не хочу. И главное — из-за чего? Из-за страха меня потерять.

У него сдавливает горло, и слова застревают в груди. Что она хочет сказать?

— Дети, Северус, это продолжение любви, ее часть, а не проклятие или помеха, и никто не собирается любить детей больше, чем тебя. Это совершенно разная любовь. Я не говорю, что я хочу их прямо сейчас, но я их хочу. Только представь: целый настоящий человек: часть меня — и часть тебя. Живое существо, с которым делишься любовью, которому показываешь мир так, как видишь сам. Но раз ты не хочешь ребенка — пускай. Только дело на самом деле не в детях.

— А в чем? — Северус делает к ней шаг, но боится прикоснуться, потому что в ее глазах вдруг возникает отстраненность.

Джинни отворачивается, как-то сгорбившись, берет с дивана книгу и захлопывает ее.

— В тебе. Ты не любишь меня — вот правильный ответ. И до сих пор не веришь, что я тебя люблю — иначе ты не побоялся бы сказать мне правду. Ты любишь себя, свои великие переживания и свой скверный характер, ты постоянно напоминаешь, что я сама выбрала тебя, зная, какой ты. Да, это правда. Но разве тебе не хочется сделать хоть что-нибудь для меня, ради чего придется пойти против своих привычек? Прозвучит наивно, можешь смеяться, но я верю, что любовь вдохновляет нас, заставляет нас хотеть меняться в лучшую сторону, жертвовать своими принципами и стараться делать все ради другого. Я готова бросить квиддич, я готова не ходить к Флер, если это огорчает тебя. Но я не готова жить с человеком, который не любит меня.

— Неправда, я…

— Правда, — Джинни сверкает глазами, резко обрывая его. — Тебе просто удобно со мной, вроде как не одиноко, и ты успешно занимаешься своей карьерой, а дома тебя ждет еда, секс, прибранный дом. Ты ни капли не изменился со времен Хогвартса, Северус. И, думаю, не изменишься. Клянусь — я ни о чем не жалею, но я так больше не могу. В твоем Лабиринте слишком много минотавров, и они меня растоптали.

Северус смотрит на нее с горечью. Снова вокруг него — ледяная вода без солнечных бликов.

— Ты тоже нарушаешь обещания, Джинни. Ты обещала остаться.

— Да, — Джинни поворачивается к нему на мгновение, остановившись у лестницы. — Я всю ночь то плакала, то заставляла себя думать, как же помочь нам, потом перебрала сотню книг, разбудила подругу… А ты просто сказал — «давай оставим все как есть». Я сейчас пойду к Флер, а потом, когда ты уйдешь на работу, вернусь за вещами.

Северус берет с вешалки пальто и, распахнув настежь дверь, выходит из дома. Узкая тропинка ведет к скалам, которые резко обрываются и обнажают море. Осенний ветер беспощадно треплет волосы и забирается под воротник.

Северус садится на большой холодный камень и смотрит на гребешки волн внизу. Ничего не вышло, значит. Раньше он бы попытался ее вернуть, поцеловал бы ее, сказал бы, что она нужна ему — теперь все бесполезно. Джинни всегда оказывается права: он не готов бороться с самим собой, он слишком долго был один, и это одиночество продолжает преследовать его, как зверь преследует добычу. От него никуда не деться, и с ним невозможно справиться — только принять, что ничего не будет другим. Только пустой и тихий дом, котел с зельем и горящие поленья в камине. Счастье — не для него, он не умеет его удерживать и не умеет с ним обращаться, оно слишком хрупкое, а его руки — грубы. Счастье требует искренности, а он боится быть честным даже со своей женой. И нежелание и страх быть отцом тоже не исчезнут, потому что обоснованы. Поэтому пути назад нет. Пусть Джинни уходит — так будет лучше. Она красива, упорна и молода, она обязательно встретит человека, который будет любить ее не только на словах и не сидеть в своем панцире.

Четыре года счастливой жизни в иллюзии — это безумно много. Если вспоминать каждый прожитый день с Джинни, хватит надолго, чтобы существовать. А одиночество — старый друг, оно его обязательно примет.