Дочь полка. Часть 3

– Hast du gehört? (Ты слышал?)

– Nein. Ich habe nichts gehört. (Нет. Я ничего не слышал)

– Irgendwo hier. Ich fühle, dass sie nah sind. (Где-то здесь. Я чувствую, они рядом), – шептал один из фрицев.

Это были уже другие немцы, не те, что были тогда в канаве. И тоже двое. Катя почувствовала, как по всему телу пробежал неприятный холод. И этот холод был не от снега, а от страха. Тем временем, оккупанты продолжали вести свою тихую беседу, которую девочка при всём своём старании, мало могла разобрать:

– Glaubst du, sie sind bewaffnet? (Как ты думаешь, они вооружены?)

– Ich glaube nicht. Sie würden sich wehren. Sie laufen vor uns weg, sie haben nichts, um sich zu verteidigen. (Мне кажется, нет. Они бы дали отпор. Они бегут от нас, им нечем защищаться).

А вот последнее предложение Катя разобрала очень хорошо и дословно. «Ты прав», – обратилась мысленно к немцу она, – «нам нечем защищаться».

– Es scheint mir, dass dies keine Partisanen sind, sondern nur Kinder. Wir haben alle Partisanen getötet. (Я думаю, это не партизаны, просто дети. Всех партизан мы перебили).

– Du willst den Befehlen des Kapitäns nicht Folge leisten? Wir müssen jeden schlagen, der verdächtigt wird. Es ist mir egal, ob es Kinder oder Erwachsene sind. Das sind Tiere, das sind keine Menschen. (Ты не хочешь выполнять приказ капитана? Нам нужно бить всех, кто попадает под подозрение. Плевать кто это – дети или взрослые. Это животные, они не люди), – он сделал паузу, а потом продолжил. – Verdammt, es ist kalt hier! (Чёрт, как тут холодно!)

Это Кате перевести не удалось. Уши её были закрыты платком. В нос неприятно лез снег, часть лица, погружённая в снег, окоченела. Щёку больно покалывало, ухо тоже болело. Как же тяжело так лежать! Катя приоткрыла один глаз. Лучше бы она этого не делала. Рядом с ней лежала мёртвая девушка: губы её съехали в разные стороны друг от друга, один глаз был зажмурен, а второй… А второго не было. Половину жёлтого лица снесла пуля и оголила плоть и череп. Из-под платка выбивались мочалистые каштановые волосы. На шее у убитой была деревянная табличка, надпись которой скрыл снег. Кате совсем стало плохо. Её начинало мутить, всё вокруг двоилось. Таких изуродованных тел она ещё никогда в жизни не видела. Это ещё очень повезло, что Катя не могла чувствовать запах медленно, но разлагающего тела, благодаря заложенному носу. А то было бы совсем худо. Быть среди трупов – самый настоящий ужас, который передать словами не получится. Вот лежишь среди них и понимаешь, что этот человек когда-то жил, чувствовал, учился, любил… А сейчас от него осталась только обезображенная оболочка, совершенно на него не похожая. «Спасибо вам, родные», – мысленно поблагодарила убитых девочка. Благодаря им они с Гришей сейчас могли спрятаться. Катя зажмурила глаз. Она дышала малейшими глоточками воздуха, чтобы лишний раз не шевелиться и не привлекать внимание немцев. Сейчас их главная задача была – слиться с мёртвыми. Вдруг Катя почувствовала, как фриц подошёл прямо к ней. Он был настолько близко, что ноги слегка могли касаться её бока. Девочка перестала дышать совсем. Вдруг она услышала голос прямо над ней:

– Okay, Alfred, machen wir weiter. Unter den Leichen werden wir sowieso nichts finden. (Ладно, Альфред, пошли дальше. Мы тут среди трупов всё равно ничего не найдём).

С этими словами он наступил на спину Кати и ещё больше вжал её в снег. От такого сильного давления, у девочки нечаянно из груди вырвался сип. Его невозможно было не услышать, он был слишком громкий. Нога немца резко убралась со спины ребёнка:

– Sie sind unter den Leichen! (Они среди трупов!) – прокричал он и схватился за оружие.

В этот момент Катя, сама от себя такого не ожидая, вскочила на ноги и бросилась на врага, который ещё не успел поднять автомат. Девочка не думала ни о чём, в голове было пусто, только прилив неизвестного адреналина. Она врезалась в ошарашенного немца и свалила его с ног. Раздались выстрелы, пули вошли в снег. Она налегла на оружие, не давая оккупанту развернуть дуло в её сторону. Катя давила руками немцу на лицо. Бороться в варежках было сильно неудобно. Но девочка понимала одно: если не справится – это смерть. Сзади тоже слышались звуки борьбы: там дрался Гриша со вторым немцем. Тем временем оккупант, на котором лежала Катя, опомнился и стал сопротивляться активнее. Он схватил ребёнка за запястья и с лёгкостью скинул её с себя в снег. Руки его потянулись к автомату, но девочка не хотела разделить участь тех, кого застрелили на этой поляне несколько дней назад:

– Нет! – крикнула она и вцепилась в немца с новой силой.

Одна из варежек, наконец, слетела с руки. Катя скинула с фрица шапку и вцепилась в его светло-рыжие длинные волосы:

– Не смей! Не смей! Не смей! – повторяла она в истерике.

– Mist! Geh weg, kleines Wesen! (Чёрт! Уйди, мелкая тварь!) – бранился немец.

– Не смей! Не смей! – твердила та.

Девочка не слышала того, что говорит оккупант. Куда там! Она себя не слышала! Катя настолько была напугана, что говорила не обдуманные слова. Они сами вырывались из рта, действия её происходили непроизвольно. Было страшно. Девочка знала, что у него есть оружие, понимала, что фриц гораздо сильнее и выше её. И он побеждал. Тут ему удалось развернуть оружие в сторону ребёнка. Дуло взглянуло прямо в лицо Кате и коснулось её носа. «Боже!» – успела подумать девочка перед тем, как враг нажал на курок. Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Оружие «наглоталось» слишком много снега – произошла отсечка. Фриц нажал на курок ещё раз, но результата опять не последовало. Он откинул от себя оружие и больно вцепился руками в плечи ребёнка. Даже через телогрейку Катя почувствовала его силу. Она пыталась сопротивляться, но немец отодвинул её от себя так, что руки не касались его. Он снова скинул девочку в снег и вскочил на ноги. Когда он это делал, из кобуры у него выпал пистолет. Повисла секундная пауза: девочка с немцем замерли и посмотрели на оружие. Это было для девочки одновременно и спасение, и смерть. Поскольку, она лежала на земле, вещь была ближе к ней. Катя схватила пистолет прямо из-под рук врага и уже собиралась наставить дуло на немца, но тот не дал этого сделать. Он резко толкнул ребёнка в снег. Катя опять свалилась на спину. Фриц нагнулся и вырвал пистолет из её рук. Теперь точно всё решено: оружие было рабочим, отсечку не даст. Через несколько мгновений жизнь её оборвётся, и она присоединиться к этому кладбищу, слившись с расстрелянными мирными жителями. Девочка лежала в снегу и смотрела, как оккупант направляет дуло в её сторону. Вдруг сзади на него кто-то запрыгнул и обвил туловище руками и ногами. Это был Гриша. Немец выстрелил, но промахнулся: пуля вошла в снег рядом с Катей. Мальчик потянул врага на себя и тот выронил пистолет.

– Kreatur! (Тварь!) – сквозь зубы прошипел оккупант.

Девочка, не теряя времени, подползла ближе и схватила оружие. Она встала, направила пистолет на врага и застыла на месте. Катя не могла никак прицелиться: немец всё время вертелся, можно было попасть в самого Гришу.

– Стреляй! – зажмурился мальчик, ему было очень трудно удерживать взрослого крепкого мужика.

– Отпусти его! – крикнула наконец Катя.

Гриша, не став спорить, разомкнул руки и свалился вниз. В этот момент девочка нажала на курок. Две пули вонзились точно в грудь оккупанту. Он пошатнулся и упал на бок. Теперь он лежал мёртвым грузом перед Катей, а не наоборот. Она, тяжело дыша, взглянула на своего товарища, без которого её бы не было сейчас в живых. Он до сих пор валялся в снегу, опустив голову на руки. «А где второй немец?» – задалась вопросом девочка. Она присмотрелась вдаль и увидела другого немца, который лежал навзничь с воткнутым в глаз ножом. Тем самым, который они нашли в землянке. Тут ноги девочки подкосились, и она села на вытоптанный снег.

Глава 9

«Опасная тишина»

Где-то вдали слышались возмущённые резкие голоса немцев. Густой лес доносил их эхо до самых укромных его уголков. Они уже наткнулись на своих убитых товарищей и, судя по ругательствам, желали детям далеко не самого хорошего. Поблизости не было ни души, даже птиц не летало, все куда-то скрылись. Маленькие разведчики забились в густые заросли и затаились. Катя сидела, закрыв глаза и подняв голову кверху. Хлопья снега тихо падали ей на лицо и, быстро тая, скатывались каплями воды вниз. Только на ресницах и спутанных, похожих на мочалку волосах, они оставались прежними. Она сидела так уже давно, но сердце продолжало вырываться из груди. Оно билось как бешенное и его никак не удавалось унять. Руки, лежащие на автомате, слегка потряхивало. Девочка молчала не только снаружи, но и внутри. Обычно, в такие моменты она обращалась к Высшим силам, но теперь… Теперь Катя была в замешательстве. Она не понимала, почему её молитвы никак не доходят до Всевышнего. Почему он её не слышит? Сколько бы девочка не молилась, сколько бы не просила помочь, становилось только хуже. Вспомнились слова Зои Мамонтовой, сказанные ещё до того, как она стала дочерью полка: «Ты, конечно, верь, но не надейся. Он не поможет». До недавнего времени Катя искренне отталкивала всё это и продолжала полагаться на Высшие Силы. Но с каждым днём девиз жестокой войны становился ей всё ближе и ближе. «Полагаться можно только на себя и верных товарищей», – так говорили всегда бойцы. И за эти дни девочка поняла это как никогда. Она открыла глаза и повернулась к своему товарищу, сидящему рядом. Ему было совсем плохо: белые губы были сильно сжаты, пальцы крепко вцепились в телогрейку, а во взгляде читалась пустота и больше ничего. После того, как всё закончилось, он так и не смог вытащить нож из глаза убитого им немца, хотя и предпринимал попытки. Но каждый раз мальчик отворачивался и отдёргивал руку.

– Ты как? – спросила сипло Катя.

Гриша опустил голову вниз, но ничего не сказал. Девочка нащупала пальцами тяжёлую, полную флягу, которую она сняла у одного из врагов с пояса. Она сильно отличалась от фляг Красной армии: чехол, надетый на жёсткий и ледяной металл, был из другого, непонятного ей материала. Помимо этого, имелись кожаные ремешки, которые были пришиты к чехлу и прицеплены к небольшому стаканчику. Такую посуду девочка видела впервые. У них все пили исключительно из горла. Но сейчас было не до рассматривания посуды. Катя сняла стаканчик и отвинтила крышку. Она принюхалась к горлышку и поморщилась. В нос ударил резкий запах алкоголя. Причём не какой-то неизвестный, заграничный. Внутри была обычная водка. Катя ничему не удивилась. Она помнила, как ненасытные оккупанты напивались у них в деревне порой до невменяемого состояния. Своего алкоголя, как ни странно, у немцев не было, поэтому и брали чужой. Девочка протянула флягу товарищу:

– Держи, – сказала она, – это наша водка. Дядя Ваня говорил, что легче становится после неё. Новобранцам помогало.

Гриша кивнул и взял флягу. Он сжал её двумя руками и поднёс ко рту. Железное горлышко застучало по зубам, алкоголь полился мимо, но большая часть всё равно попала куда надо. Мальчик поморщился, закашлялся и вытер губы рукавом.

– Ты первый раз убил? – нерешительно задала вопрос Катя. – Я же верно поняла?

Гриша кивнул и закрутил крышку:

– Да, – наконец произнёс он. – До сих пор всё это перед глазами мелькает… – мальчик покачал головой и отвернулся. – А ты?

– Я второй, – обвила ноги руками та. – Мне тогда тоже плохо было. После этого поседела окончательно.