Карантин

Насимов видел, как тяжелый "уазик", практически неуправляемый, врезавшись в бордюр и разметав его, вместе с тучей пыли и щебня рухнул вниз. Насимов с автоматом наизготовку сбежал к краю обрыва и заглянул вниз: машина лежала на крыше, странно плоская из-за того, что собственным весом расплющила стойки, на которых крепилась брезентовый верх. Слышались чьи-то стоны. Хватаясь за траву и кустарник, Насимов быстро спустился к "уазику" и заглянул в нее. Главное, что он увидел: Голдин был мертв. Об этом говорило положение его головы, неестественно вывернутой в сторону. У него была сломана шея. Бандиты были живы. Кто-то был без сознания. Насимов не стал в этом разбираться. Он аккуратно прострелил каждому голову из пистолета. Собрал запасные обоймы, гранаты и ушел.

Со смертью Атаева Насимов лишился взрывчатки и гранат. К тому же, и остальные полезные вещи вроде глушителя и прибора ночного видения, тоже пропали. Насимову нужна была взрывчатка. Поэтому он направился к ближайшему участку периметра. Здесь ночью он без больших затруднений отрыл несколько противопехотных мин.

В течение следущих суток на одной из них подорвался "жигуленок", реквизированный бандитами у местных жителей, которые ничего на это не могли возразить, потому что были мертвы. Взрывом машину перевернуло. Все, находившиеся в ней бандиты, погибли.

* * *

Азиз все больше мрачнел. С каждым днем в нем нарастал страх. Враг был неуловим. Его же — Азиза — потери росли. Он истерически требовал от Лунева пополнения, на что неизменно получал ответ, что против него действует одиночка, усталый, возможно раненный. Однажды Азиз окончательно сорвался и стал орать, что с него хватит, он с остатками своего отряда завтра выходит из зоны. Ответ был лаконичным:

— Появитесь перед позициями — будете уничтожены.

— Мы же здесь почти всех вырезали. Полковник, ты же сам говорил, что остался только один. Что ты его боишься?

— Я все сказал. Из зоны выйдешь только с его головой в руках. Это будет твой пропуск. Конец связи.

В ту же ночь последние несколько человек из Азизовского отряда тайно от Азиза покинули Астрабад. Они пошли вверх по Ущелью, в сторону плотины, надеясь скрытно просочиться сквозь кордон.

Утром Азиза разбудил его верная "шестерка" — насильник несовершеннолетних и лагерная проститутка Адыль. Он был в панике оттого, что все сбежали. Азиз выскочил из дома на звуки отдаленной стрельбы. Через некоторое время на связь с ним вышел Лунев. Все беглецы полегли возле плотины, попав под плотный многослойный огонь.

— Их сколько — двенадцать должно было быть? — поинтересовался Лунев.

— Четырнадцать, — ответил Азиз.

— Там пока только двенадцать насчитали. За периметр ни один не прорвался. Так что ты даже не пытайся. Постарайся выжить. Для этого тебе надо убить Насимова. Больше на связь с тобой выходить не буду. Желаю успеха.

Азиз некоторое время отчаянно матерился. Но ему больше никто не ответил. Азиз в бешенстве поднял тяжелую армейскую рацию и швырнул ее об стену. Адыль, забившись в угол, безумными от страха глазами следил за своим боссом. Азиз еще некоторое время бушевал. Потом как-то сразу успокоился. Некоторое время сидел молча, размышлял. Потом сказал Адылю:

— Иди собери жратву. Я займусь оружием. Надо отсюда сваливать. Мы тут, как мишени в тире.

Автомобилем Азиз не решился воспользоваться, памятуя о взорванном "жигуленке". До наступления темноты они прятались в усадьбе. А когда на землю упала кромешная ночь, тайком выбрались огородами из Астрабада и по полям, без дороги ушли вниз по Ущелью.

Если Азиз только слышал, как расстреливают его подельников у плотины, то Насимов выдел это воочию. В ту ночь он лежал на крыше дома позади усадьбы Бури, наблюдая за тем, что там происходит. Когда беглецы, таясь, выбрались из усадьбы. Он двинулся за ними. Очень скоро он понял, что это беглецы. Он дошел за ними до плотины, где и стал свидетелем побоища. Несколько выживших — практически все они были ранены — вразнобой пытались выползти из-под огня. Здесь с ними бесшумно и быстро расправлялся Насимов. Живым никто не ушел.

Азиз тешил себя надеждой, что сумеет скрыться от Насимова. Но очень скоро почувствовал, что тот идет за ним. Все же Азиз был подобен зверю и обладал звериным же чутьем.

Сам Насимов в бою у плотины тоже получил ранение. Шальной пулей со стороны военных ему пробило предплечье. Рана была нестрашная, но очень неприятная. Пуля не задела кости, но прошла вдоль всего предплечья навылет. Насимов, как мог, перевязал себя, но потерял много крови. Поэтому преследовать Азиза с Адылем немедленно не мог. Он дополз до флигеля, где раньше жил Азиз и отключился на его постели. Азиз к своему несчастью не знал об этом. Он не мог и предположить, что Насимов займет его место.

Но Азиз тоже превратился в зверя. Чуткого, осторожного и опасного. Он даже не обратил внимания на то, что однажды ночью Адыль слинял от него. Опасность обострила все чувства Азиза. С ним, в какой-то мере, произошло то же, что и с Насимовым после памятного ночного боя, когда тот потерял там остатки своей роты. Азиз всегда был зверем. Кувыркаясь в темных коридорах своей жизни, куда более страшных и беспощадных, чем обычные, он давно привык доверяться своей интуиции. И может быть, благодаря именно ей, ему удалось до сих пор выжить.

Два смертельно опасных существа затаились в обезлюдевшем Ущелье Трех Кишлаков, превратившемся в огромную гладиаторскую арену. И они чувствовали присутствие друг друга и понимали неизбежность последней схватки. Они не могли не встретиться.

Когда Насимов пришел в себя от большой кровопотери, он еще раз навестил другой уже участок периметра и снял еще несколько мин. Он их спрятал на машинной станции на окраине Астрабада, за трактором "Беларусь" под бороной, валявшейся у стены ангара.

* * *

А в это время в Париже, в помещении представительства республики Оркистан шла заключительная пресс-конференция по поводу успешного завершения широкомасштабной операции против оборота наркотиков в районе Ущелья Карадаг. Его вела молодая обворожительная супруга личного представителя Вершителя в Европе. За несколько минут до начала пресс-конференции, она просматривала бумаги, пришедшие из Заргара, на основе которых она должна была изложить собравшимся журналистам официальную версию. Которая должна была отражать желание и видение власти. А поскольку власть решила, что герою республики, капитану Насимову лучше считаться погибшим, то в бумагах содержались сведения о героической гибели последнего в перестрелке с бандитами.

Некоторые представители масс-медиа отметили про себя, что всегда подтянутая, собранная красавица пресс-секретарь выглядела и вела себя не совсем обычно. Впрочем, никто этому особого значения не придал. Журналисты отбыли свой номер, получили причитающийся каждому пресс-релиз и покинули представительство, с неохотой и опаской выползая на улицу, которую заливал короткий стремительный ливень, после которого так хорошо и свободно дышится. Даже в загазованном, пыльном и душном Париже. Не все были с зонтами. А парковка была в некотором отдалении от входа в представительство, что дало повод для сожаления о подпорченном пиджаке или туфлях. А поскольку жертвы эти были принесены ради незначительного события, недостойного даже пары строчек самым мелким шрифтом, сожаление даже имело тенденцию перерасти в недовольство.

Тем временем красавица пресс-секретарь сидела на полу в ванной комнате представительства и, зажав рот рукой, беззвучно рыдала за запертой дверью. Может, и не надо бы отмечать этого, но Нелька держалась молодцом до конца. Она с улыбкой завершила пресс-конференцию, неторопливо собрала бумаги и, проводив репортера "Юманите", уходившего последним, нормальным шагом проследовала в ванную комнату, аккуратно заперла дверь и только после этого медленно сползла по сверкающей кафельной стенке на пол, размывая и размазывая тщательный макияж.

* * *

Насимов вдруг почувствовал, как он устал. Физически, но и морально. Полковник Лунев вряд ли сейчас сразу узнал бы в грязном, заросшем оборванце своего лихого, непокорного командира разведроты. Впрочем, Насимов и сам не осознавал, какие перемены произошли в его облике. Сейчас ему казалось, что так он существует очень давно. Целую жизнь. Ту, прошлую свою жизнь, сцены из которой в редкие минуты отдыха вдруг всплывали в его памяти. Они не казались реальными. Это была другая жизнь. А истинная реальность была здесь: в тупой непрекращающейся боли в разорванном пулей и гниющем заживо плече, в хромоте плохо зажившей ноги, в сбитых пальцах и сорванных ногтях, стертых в кровь ногах. В постоянном запахе пороховой гари и сырой крови, стоящей в ноздрях. В беспокойных полуснах-полубодрствованиях, когда боишься пропустить подозрительный шорох или треск сломанной веточки — в постоянном ощущении опасности.

Впрочем, в его нынешнем состоянии Насимов ощущал боль своего израненного тела, не как боль, а как некое неудобство, мешающее в достижении цели. Как беркут находится в постоянной готовности к атаке на свою жертву, что положено ему делать по своей природе, так Насимов ощущал в себе неистребимую потребность в преследовании и уничтожении Азиза. Но, если беркут охотился, чтобы утолить голод, то Насимов преследовал свою жертву по другим причинам. Он словно стал духом Ущелья, неким олицетворенным стремлением установить извечное равновесие, без которого нет и не будет здесь жизни. Азиз своим присутствием нарушал это равновесие. Ибо был чужд Ущелью. Он был здесь лишней единицей. Но с недавних пор Насимов стал ощущать, не понимать, а только ощущать, что и сам он тоже лишний в балансе сил и энергий внутри этого адова котла. Это было странное ощущение. Но оно его не покидало. Наоборот, росло и крепло.

Насимов лежал в своем логове и чувствовал, что силы уходят из него. Он понимал, что, чем дольше он проваляется здесь, в относительной безопасности, тем меньше у него шансов исполнить свой долг. Поэтому он встал и пошел туда, где, как он чувствовал, находится Азиз.

Азиз сам двигался навстречу Насимову. И они оба чувствовали это сближение. Одним двигал долг, другим — желание, во что бы ни стало выжить. Азиз первым увидел Насимова. Тот был у него, как на ладони — стоял у каменной осыпи и настороженно оглядывался вокруг. Азиз прицелился, стараясь унять дрожь в руках, потом нажал на курок. Он почувствовал, что попал. Но Насимов не упал, более того, стремительно рванулся к ближайшему кустарнику. Вторая очередь Азиза запоздала и только выбила фонтанчики щебня. Насимов прыгнул в кусты и, не разбирая дороги, побежал вглубь. Одна пуля попала в него вскользь, содрав кожу на спине. Еще одна пуля попала в автомат. Это Насимов ощутил по тому, как "калаш" чуть не вырвало ударом из рук. Уйдя подальше в кусты, Насимов завалился за большой валун. Здесь он осмотрел автомат. Пуля пробила металлический кожух, покорежив механизм. Теперь это был бесполезный груз. Насимов отбросил автомат и вынул из-за пояса пистолет — в обойме был всего один патрон и больше никакого оружия. Даже нож остался в груди одного из бандитов. Впрочем, Насимов уже знал, что поведет Азиза в сторону тракторной станции, где у стены, под бороной он оставил схрон с взрывчаткой. Насимов, тогда сильно ослабевший от раны и потери крови, решил не тащить на себе рюкзак с толом и четырьмя "противопехотками". Он все спрятал и взвел верхнюю мину. Любая попытка вскрыть схрон привела бы к взрыву.