Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

«Милый племянник, возразил король, никогда не говорите таких слов, ибо я вам не верю. Мне ли не знать, что Ланселот никогда бы не помыслил ни о чем подобном; а если однажды и помыслил, то мне ли не знать, что на это его подвигла сила любви, супротив которой не устоит ни чувство, ни здравомыслие. – Как, сир! воскликнул Агравейн, вы ничего ему не сделаете? – Что вы хотите, ответил король, чтобы я ему сделал? – Сир, сказал он, я хотел бы, чтобы вы приказали за ним следить, пока их не застигнут вдвоем. – Делайте, что вам угодно, сказал король, а я вас отговаривать не стану. И тот сказал, что большего он и не просит».

На сей раз он ошибся. Ланселот выехал из Камалота через несколько часов после отъезда всех сотрапезников Круглого Стола; и король собирался выехать из замка Эскалот после проведенной там ночи, когда появился Ланселот. Артур узнал его по коню, бывшему под ним.

У владельца Эскалота было двое сыновей, недавно посвященных в рыцари; согласно обычаю, они носили однотонные доспехи. Ланселот попросил у отца дозволения обменяться щитом с одним из его сыновей, которого удержало дома нездоровье. Второй сын предложил проводить его до Винчестера, а в это время дочь шателена, прекрасная юная дева, уговаривала оруженосца Ланселота назвать ей имя этого рыцаря, такого пригожего и осанистого.

– Я вам его не скажу, сударыня, мой хозяин мне это запретил; довольно вам знать, что отважнее рыцаря на свете не бывает.

– Мне этого достаточно, – сказала девица. И тотчас, подойдя к Ланселоту, заговорила с ним:

– Сир, ради того, что вам дороже всего на свете, я прошу у вас один дар.

– Вы меня так заклинаете, что получите все, что угодно.

– Так вот, вы мне обещали, что на этой ассамблее повяжете мой правый рукав[370] как вымпел сверху шлема и будете преломлять копья из любви ко мне.

Ланселот не мог отговориться, хоть и весьма отягощенный обязательством, которое, как ему думалось, королева найдет оскорбительным, когда узнает об этом. Он уныло повязал рукав на свой шлем наподобие султана и согласился посвятить девице из Эскалота ратные подвиги, которые собирался совершить на Винчестерском турнире.

На другой день он оставил в Эскалоте свои доспехи, сменив их, и уехал вместе со вторым братом. Вначале они нашли кров у тетушки его спутника, на полдороге к Винчестеру. Прибыв на равнину, где должен был состояться турнир, он примкнул к той из сторон, где, как ему подсказали, недоставало доблестных рыцарей; в то время как на другой были Богор, Гектор, Лионель и еще многие бойцы от Круглого Стола. Он сразился с ними, не узнав их под доспехами, которые они тоже заменили. В первом столкновении Богор нанес ему жестокий удар, прежде чем сам вылетел из седла. Ланселот предрешил поражение рыцарей Круглого Стола и, не дожидаясь конца турнира, покинул поле боя; узнал его только король, видевший, как он приехал в Эскалот.

Он возвращался с Винчестерского турнира тяжело раненым; и поскольку он предвидел, что еще долго не сможет надеть доспехи, оставленные в замке Эскалот, то остановился у тетушки юного рыцаря, которая дала ему приют прошлой ночью. На этот раз исцелить его раны взялась не девица, а старый рыцарь, «который жил неподалеку от них и занимался врачеванием ран; и смыслил в этом, как никто другой в тех краях». Он оставался в этом убежище более шести недель, «и таким, что не мог ни носить доспехи, ни выйти из дома». Эта задержка оказалась для него роковой.

Гавейн и Гарет, которые в ложе короля оставались простыми зрителями турнира, очень хотели бы знать, кто этот рыцарь с алым рукавом, чьими подвигами они так восхищались. Король не старался утолить их любопытство, довольный тем, что узнал Ланселота, присутствие которого в Винчестере опровергало подозрения Агравейна. На обратном пути в Камалот трое братьев, Гавейн, Гарет и Мордред, побывали еще в замке Эскалот, где Ланселот оставил свои доспехи. Пока они сидели за ужином, девица с алым рукавом не преминула расспросить их о новостях с турнира.

«Сударыня, сказал мессир Гавейн, о турнире я могу вам сказать, что он был лучшим из всех, какие я видел; и что победил в нем один рыцарь, коему я желал бы уподобиться в добродетелях; но имени его я не знаю. – Сир, спросила она, какие доспехи были на нем? – На нем были, ответил он, доспехи сплошь алые, а наверху на шлеме рукав дамы или девицы, не ведаю какой. Но я так вам посмею сказать, что если бы я был девицей, хотел бы я быть той самой, затем чтобы меня любил всею душой тот, кто его носил».

Судите сами, была ли счастлива девица из Эскалота, слушая мессира Гавейна. Он же разглядывал ее с превеликим удовольствием, словно сраженный наповал ее красотой. Вечером все гости вышли прогуляться в поле рядом с домом; владелец Эскалота и его дочь присоединились к ним.

«Мессир Гавейн усадил отца по правую руку от себя, а по левую усадил девицу, так что она сидела между ним и Мордредом, а хозяин между ним и Гаретом, его братом. И Гарет отвлек хозяина в сторону, дабы мессир Гавейн поговорил с девицей наедине. И когда тот увидел, что самое время с нею говорить, то стал просить ее любви. А она спросила, кто он. – Я рыцарь, ответил он, а по имени Гавейн, племянник короля Артура, и полюблю вас всею душой, если вам угодно. – Э, мессир Гавейн! возразила она, не смейтесь надо мною. Я знаю, что уж больно вы имениты, чтобы любить такую бедную девицу; а впрочем, если вы меня и полюбите всею душой, мне оттого будет тяжелее, чем от чего иного. Потому как если вы меня и полюбите до немочи сердечной, вы не сможете ко мне подступить: ибо я люблю всею душой одного рыцаря, коему никаким путем не изменю. И я вам истинно говорю, что я еще невинна, никогда я никого не любила прежде, чем увидела его впервые. И убей меня Бог, он рыцарь не хуже вас, и красив не менее. Потому говорю вам, что просить моей любви – напрасный труд. – Как! Стало быть, он один из достойнейших в мире? А как его имя? – Сир, про его имя я вам ничего не скажу; но покажу вам его щит, который он мне оставил, когда ехал на Винчестерский турнир, и щит этот вы увидите ночью, когда пойдете ложиться, ибо он висит на гвозде в опочивальне у вашего ложа».

Гавейн легко распознал по двум лазурным коронованным львам на белом поле, что победителем Винчестерского турнира и в самом деле был Ланселот. Он попросил прощения у девицы за свои любовные притязания, признав, что она отдала свое сердце достойнейшему и прекраснейшему из рыцарей. Он вернулся к королю, чтобы поделиться своим открытием.

– Вы мне не сказали ничего нового, – ответил Артур, – я заметил Ланселота при въезде в Эскалот в то время, когда мы оттуда выезжали. Ах! как бы я жалел, если бы послушал вашего брата Агравейна!

– Мой брат, – возразил Гавейн, – обманулся сам.

«Ни разу Ланселот не помышлял о подобной любви к королеве; к тому же говорю вам истинно, что он любит всею душой одну из прекраснейших дев на свете. И притом мы знаем, что он любил дочь короля Пеля, от коей рожден Галахад. – Несомненно, ответил король, если бы Ланселот и любил королеву всею душой, то я не верю, чтобы он дерзнул пойти на такую измену, как познать ее телесно; ибо в сердце его, средоточии столь великой доблести, не могла угнездиться измена, ежели это не величайшие дьявольские козни».

Увы! великий и справедливый Артур судил о Ланселоте слишком благосклонно или, скорее, не сознавал силу любви.

Когда король, Гавейн, Гарет и прочие вернулись в Камалот, королева узнала, что победитель Винчестерского турнира носил поверху своего шлема алый рукав и что победителем этим был Ланселот. У короля и мессира Гавейна не было ни малейшей причины скрывать то, что они якобы знали о его интрижке с девицей из Эскалота, а для сердца королевы их игривые байки были подобны разящим ударам меча.

«И она сказала себе: «О Боже! Так подло обманул меня тот, в ком я полагала преданность и ради чьей любви я опозорила достойнейшего в мире человека!»

Ее последние сомнения рассеялись, когда она услышала, как мессир Гавейн объясняет при ней долгое отсутствие Ланселота.

«Ланселот, говорил он, остался в Эскалоте ради одной девицы, которую любит всею душой; и знайте, что она прекраснее всех в королевстве Логр; и она была еще девой, когда мы оттуда ушли. И ради ее великой красоты я просил ее любви, но она мне отказала напрочь и ответила, что ее любит рыцарь, краше и лучше меня; и она мне сказала, что это Ланселот и что алый рукав, носимый им на шлеме, был от нее. – Мессир Гавейн, спросила королева, какой у него щит? – Госпожа, белый с двумя лазурными львами в коронах. – Клянусь головой, это тот, что он увез, когда выехал отсюда; и потому вашим словам об этом надобно верить».

В первом порыве гнева она призвала Богора и объявила ему, что больше никогда не желает видеть его кузена. Однако Ланселот был не у девицы из Эскалота, как его в том обвиняли; он оставался в постели в доме ее тетушки, и никому из тех, кто тревожился о нем, не приходило в голову ехать туда его искать.

И если королева была в отчаянии, то ничуть не лучше было расположение духа у ее юной соперницы. Она недолго могла противиться желанию повидать Ланселота и, приказав отвезти ее туда, где он был, без обиняков заговорила с ним так:

«Сир, разве не низок будет рыцарь, который мне откажет, если я запрошу его любви? – Сударыня, ответил Ланселот, когда бы он был властен над своим сердцем и мог вершить над ним свою волю, он сотворил бы величайшую низость; но ежели дело обернется так, что он не сможет вершить над своим сердцем свою волю, вы не должны бранить его за это. – Как, сир, спросила она, вы не можете вершить над вашим сердцем вашу волю? – Свою волю, сказал он, я вершу, ибо оно всегда там, где я хочу, и ни в каком другом месте я не желал бы его иметь. – Право же, ответила она, вы мне сказали столько, что я многое знаю о вашем сердце; и мне тягостно, что это так, ибо тем вы приближаете меня к скоропостижной смерти».

И в самом деле, не питая более ни малейшей надежды на его возвращение, она покорилась смерти, как мы скоро увидим.

Между тем состоялся новый турнир у Тассебурга, на границе с Шотландией; мессир Гавейн, Богор, Гектор и Лионель творили там чудеса; король Артур и королева судили ратные подвиги. Когда речь зашла о возвращении в Камалот, Артур позволил королеве ехать более прямой дорогой, а сам отправился в соседний замок под названием Торос, откуда въехал в тот самый лес, где Моргана обустроила себе постоянное жилье, вдали от всякой придворной суеты. Там-то она и держала долгое время Ланселота. Артур был принят с величайшим усердием, со всеми мыслимыми почестями. Хозяйка не преминула проводить своего брата в камеру Ланселота, расписанную, как мы видели выше, роковыми картинами, плодами безнадежных досугов влюбленного узника.

«И взошло солнце, прекрасное и светлое; король стал озираться вокруг и увидел образы и росписи, запечатленные Ланселотом. Король владел грамотой так, что мог вполне понять письмена. Он принялся читать и вспоминать деяния Ланселота по картинам. Но когда он увидел образы, где представлено было начало Галеота, он был вконец ошеломлен и поражен, и сказал себе: «Честью клянусь, ежели значение сих образов правдиво, где Ланселот меня бесчестит с моею женой; и ежели все так, как гласят мне письмена, то дело это ввергнет меня в величайшую вражду, какую доводилось мне иметь».