Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

С другой стороны, поскольку в Ланселоте мы не находим никаких намеков на эпизоды и на персонажей Тристана; и поскольку в Тристане постоянно говорится о Ланселоте, Галеоте, Гвиневре и Оплоте Радости, нельзя усомниться в том, что Ланселот предшествовал Тристану. Этот последний многое взял из старинных поэтических сказаний, от которых до нас дошло слишком мало фрагментов; в нем можно встретить также сильное влияние мифологических сюжетов. Так, женитьба Аполлона Дерзновенного[391], загадки лесного великана, выплата дани юными девами, которую требует король Ирландии[392], лошадиные уши короля Марка[393] и смерть Тристана многим обязаны Фиванскому сфинксу, браку Эдипа, битве с Минотавром, смерти афинского царя Эгея и ослиным ушам царя Мидаса.

Полвека спустя другой романист, тоже под псевдонимом, подправил этот прекрасный роман о Тристане под тем предлогом, что мессир Люс из Гаста собрал не всю жатву из латинской книги о Граале. Он примешал угодные ему колосья к тексту первого автора, как если бы это произведение было чем-то вроде гибкой сети, которую он мог растягивать по своему желанию. Правда, в высокопарном эксплиците он соизволил нам поведать, что зовут его Эли де Борон, он рыцарь, друг и кровный родственник Робера де Борона; потомок знатного рода славных паладинов де Барров, бывших во все времена командорами и владетелями Утра в Романии, ныне называемой Францией. Еще он добавил (несомненно, после смерти короля, выразителем мнения которого он себя считал), что, идя навстречу пожеланиям этого государя, он назовет роман о Тристане, переделанный таким образом, книгой о Бретонце.

Не есть ли все это очевидная химера; и как такой по праву уважаемый археолог, как г-н Юшер, мог в этом обмануться? Где нам искать, спрашиваем мы его, город Утр в Романии или Ромее[394]? Возможно, отвечает он, это древняя Ортозия близ Триполи. Но графство Триполи находится в Палестине, а не в Романии; но Романия никогда не называлась Францией. Допустим все же, что Греческая империя[395] на какое-то время обрела это имя; очевидно, это должно было случиться во время правления крестоносцев, т. е. начиная с 1201 года. Но ведь прошло уже одиннадцать лет, как умер король Генрих II, которому, по мнению г-на Юшера, был посвящен Бретонец. Далее, что означают эти слова: во все времена командоры и владетели Утра? – Они означают, отвечает он, что паладины де Барры были в Утре потомственными командорами со времен тамплиеров!.. Между прочим, слова паладин даже нет в нашем старофранцузском языке; и я не вижу в эту эпоху никого, кроме графа Шампанского, кто получил бы право именоваться граф-палатин. Так что согласимся на том, что анонимный продолжатель Тристана хотел здесь всего-навсего подшутить над доверчивостью самых наивных из своих старинных читателей.

Он повторил скверные шутки того же рода в конце второго сочинения, вышедшего под названием Гирон Учтивый, которое он предпочел именовать Паламедом, опять же по просьбе своего короля Генриха. Он мог бы точно так же назвать его Мелиадусом, Фарамондом, Аморалом Уэльским, Рыцарем Худой Одежкой или Фебом; потому что это нагромождение, хотя и довольно забавное, рассказов, поданных без порядка, без связи, где в равной степени уделено внимание каждому из персонажей.

Слава этих двух книг, Ланселота и Тристана, была повсеместной, и авторы амурных стихов не переставали сравнивать свой любовный пыл с пылом возлюбленных белокурой Изольды и прекрасной королевы Гвиневры; первый цикл романов Круглого Стола, приросший этими двумя великими творениями, казалось, был завершен, когда мэтр Готье Мап взялся переделать Иосифа Робера де Борона и в тени общепризнанного имени Робера дописать все, что могло послужить новому тезису, который он намерен был защищать. Вот каков был этот тезис:

Отнюдь не папа Элевтерий во втором веке обратил Бретонцев через своих миссионеров; всеми благами христианства Бретонцы обязаны родичу Иосифа Аримафейского по имени Петр.

Первым епископом, рукоположенным самим Иисусом Христом, был Иосиф, сын благочестивого декуриона Иосифа Аримафейского; и от него происходят все бретонские иерархи. Если истина до сих пор была неизвестна, то лишь потому, что не могли прочесть книгу Грааль, написанную собственноручно Иисусом Христом.

Что же касается сосуда для причастия, называемого Грааль, Господь наш соизволил передать его Иосифу Аримафейскому, как говорил Р. де Борон; но он тут же перешел на хранение от Иосифа к Иосифу-сыну; а от того Иосифа к бывшему королю Сарраса Мордрену, Увечному. Мордрен должен был перед смертью передать его Галахаду, сыну Ланселота и дочери последнего Короля-Рыболова.

И вот мы уже изрядно удалились от легенды из Муайенмутье. На этих Королей-Рыболовов, наследующих Брону, единственному Богатому Рыболову у Робера де Борона, уже не возложена миссия хранения Святого Грааля; они только продолжают род Иосифа Аримафейского в миру. А что касается последнего хранителя Грааля, он все-таки должен быть из того же рода и притом самым отважным, самым разумным и самым целомудренным из людей. Ланселот Озерный в том виде, в каком он выведен в нашем романе, законченный образец всех земных совершенств, был призван обрести и хранить Грааль; он даже получил при крещении судьбоносное имя Галахад; но за то, что он не уберег добродетель целомудрия, он обречен был потерпеть неудачу в своем призвании и уже не вполне годился для той стези, которую Небо вначале избрало для него.

Но как при живом Ланселоте найти рыцаря, более отважного и непобедимого, ведущего род, как и он, от Иосифа Аримафейского, и более невинного, чем он? Затруднение было немалое. Чтобы преодолеть его, нужно было прибегнуть к уловке сомнительного свойства. Под воздействием зелья Ланселот, которого ни за что не подвигли бы нарушить верность Гвиневре, оказывается в постели дочери Пеля, Короля-Рыболова. От этой мимолетной связи рождается дитя, которое перенимает имя Галахад, данное вначале его отцу. Став образцом для всех рыцарей, земных и небесных, Галахад обретает право найти Святой Грааль и стать его последним хранителем.

Такова концепция, которую Готье Мап создал, утвердил и развил с необычайным мастерством. Потому что именно Мап, в этом я не сомневаюсь, значительно позже выхода в свет Мерлина и Ланселота внедрил, так сказать, свой Грааль между ними, чтобы создать из этого свод богословско-мирской доктрины. Причем Святой Грааль становился к нему введением, а Поиски Грааля развязкой: все вместе довольно ловко приспособлено к последним частям Ланселота и даже, благодаря кое-где расставленным фразам, к Мерлину. Святой Грааль, открывающий большой цикл романов, как если бы он был написан первым, до сей поры вводил в заблуждение критику; непонятно было, как объяснить такое богословское начало и завершение откровенно светских книг о Мерлине, Артуре и Ланселоте; отсюда неизменно бесплодные попытки оправдать столь странное смешение. Но как мне не простить ошибки моих предшественников, когда ни один из них не плутал больше, чем я сам, вплоть до Введения и комментариев к труду, который я завершаю! Увы! скажу еще раз: тот, кто начинает книгу, – ученик того, кто ее заканчивает.

Я не хочу слишком углубляться во все доводы, подтверждающие только что изложенное мною: важно то, что я, похоже, наконец-то добрался до истины. В этом случае те, кого заинтересует сам ход изысканий, вполне сумеют найти доказательства всего вышесказанного, чтобы отделить писания только Робера от писаний только Готье. Может быть, достаточно будет признать, что оба Грааля были созданы последними из всех этих исходных романов. Если бы их поместили вслед за продолжениями Мерлина и за первым Ланселотом, никто бы не заподозрил, что они сочинены, чтобы составить с ними единый свод.

Я подвожу итог: первенство книги о Ланселоте по отношению к книге о Тристане неоспоримо; четыре романа – Святой Грааль, Мерлин, Ланселот и Поиски Грааля – не созданы последовательно один за другим: они не являются выражением идей одного порядка. Когда Иосиф Аримафейский, единоличное творение Робера де Борона, оказался оттеснен в сторону, это было сделано для того, чтобы заместить его Святым Граалем, единоличным творением Готье Мапа. И это детище Мапа, сочиненное последним, надо рассматривать как полностью независимое от романов Мерлин, Артур, Персеваль и от первого Ланселота.

Следует еще заметить, что, дабы не быть обвиненным в отрицании более ранней традиции, которая видела последним хранителем Грааля галла Персеваля, Готье Мап включил этого персонажа и даже позволил ему больше приблизиться к Святому Граалю, чем Ланселоту. Персеваль Галльский участвует в служении священному сосуду: он сопровождает Галахада в Сирию, он видит ангелов небесных, забирающих Грааль из рук сына Ланселота. Таким образом, первоначальная легенда хотя и отвергнута, но почтительно переработана: и если ею жертвуют, то опять-таки стараясь убедить, что это сделано с одобрения Робера де Борона.

Вот порядок, в котором, по-видимому, создавались по отдельности исходные книги Круглого Стола:

Иосиф Аримафейский и Мерлин, произведения Робера де Борона.

Продолжения Мерлина: Книга об Артуре – Гавейн – Персеваль.

Ланселот Озерный.

Смерть Артура.

Тристан.

Наконец, Святой Грааль, Поиски Грааля и последние части Ланселота, произведения Готье Мапа.

И напоследок.

Из всех наших современников я, быть может, единственный, кто полностью прочел эти романы Артуровского цикла, первых предков всех творений, которые потом стали обозначать словом Романы. Чем больше я их изучал, тем больше понимал ту необычайную популярность, которой они так долго пользовались, и сильнейшее влияние, которое они оказали на нравы светских людей и на воображение людей пишущих. Но я сожалел о том глубоком забвении, в которое они канули в нашей Франции, на их изначальной родине. Возможно ли, чтобы после того, как они были переведены на все языки, открытые для письменной культуры; после того, как ими наслаждалась вся Европа, они были действительно недостойны серьезного внимания? Однако во Франции таково мнение множества образованных людей, которые, проучившись немало в своей юности, невольно вздрагивают, когда им еще смеют предлагать расширить круг их познаний. Наш высокочтимый Университет в этом смысле не слишком сговорчив и вполне мог бы сказать, как та любящая мать в одной старинной комедии: Посмотрела бы я, как мою дочь чему-то научат после той выучки, которую я ей дала!

Более благожелательно судят о первых опусах французского гения в Германии, в Англии, в Италии и во всех Нидерландах. В большинстве крупных образовательных центров есть кафедра, предназначенная для обучения истокам нашего языка и нашей литературы, а у нас в университетах эта кафедра еще не допущена к подобным исследованиям. Но если бы наши дети, покидая школьную скамью, были уже искушены в формах нашего старинного языка, то все, кто хочет прослыть образованным, немедленно взяли бы на себя труд стать романистами. Не переставая любить и изучать великие произведения искусства и поэзии, которые оставила нам Античность, они обращали бы все более и более благосклонный взор на первые образцы французского романа, и мы смело могли бы повторить за Горацием: