Летчик Михеев

Что же однако нужно сделать для того, чтобы превратить "моран-Ж" в учебную машину?

Прежде всего надо достать… самолет, ему конечно не позволили бы "портить" школьный. Затем перенести второе сиденье немного назад, чтобы с него было удобно управлять вторыми рулями. И наконец надо сконструировать и поставить второе рулевое управление. Самое же главное — при переделке не изменить летных качеств самолета.

Основная трудность работы заключалась в том, чтобы правильно определить, до какого предела можно передвинуть назад второе сиденье, не изменив центровку самолета. Малейшая ошибка здесь могла бы передвинуть центр тяжести, а тогда лететь было бы невозможно.

После долгих подсчетов Михеев пришел к убеждению, что без ущерба для летных качеств аэроплана передвинуть заднее сиденье немного назад все же можно. Но он не верил в свои расчеты, сомневался.

Нужно было положить какой-то конец этим мучительным сомнениям, и Михеев решил "играть в открытую": он рассказал о своей идее Ивану Климентьевичу Полякову.

Против ожидания, Поляков, всегда относившийся иронически к желанию Михеева научиться летать, на этот раз горячо поддержал его идею. Они уселись вдвоем проверять расчеты, но скоро почувствовали, что оба безнадежно запутались в цифрах. Тогда Иван Климентьевич скомкал испещренный цифрами лист и заявил:

— Проведем практическое испытание — видней будет. А работу не бросай!

Втихомолку по ночам, словно вор, бродил Михеев по авиационному кладбищу, выбирая остатки разбитых самолетов.

"Стабилизатор… костыль… пара колес… хороший лонжерон… две чуть поврежденных нервюры…" — определял он найденные части, старательно осматривал их и испытывал их крепость. Так мало-помалу все части самолета были собраны. Иван Климентьевич осмотрел их и сказал:

— Ha-днях мы проверим твои расчеты и, если опять ничего не получится, проведем практический опыт…

?

Вскоре опыт был осуществлен.

Во время полета Михеев вылез из сиденья и стал ложиться спиной на фюзеляж самолета. Пропеллер бросал ему в лицо холодные вихри. Было страшно. Он зажмурился, чтобы не видеть глубины бездонного неба, и медленно полз назад. Поляков с беспокойством следил за ним. Вдруг Поляков резко схватил Михеева за ноги: ему показалось, что Михеев сейчас упадет. Это было так неожиданно, что Михеев в испуге сделал резкое движение и чуть было действительно не полетел. На этотvраз опыт не удался.

Во второй полет Поляков снова дернул Михеева за ноги, но, тот уже не обратил на это внимания: он закончил передвижение назад как раз в тот момент, когда хвост самолета стал заметно проваливаться вниз.

Эти два полета дали очень многое: во-первых, Михеев. убедился в правильности своих теоретических расчетов и, во-вторых, понял, что отнесение центра тяжести назад потребует увеличения площади стабилизатора и рулей.

Михеев немедленно принялся за дело. Днём он зубрил теорию и выполнял работу моториста, а по ночам собирал свой самолет. Вначале об этом никто, кроме Полякова, не знал. Но долго держать это в секрете было невозможно, и вскоре все товарищи догадались; что Михеев что-то затевает. Пришлось посвятить их в это дело. А в результате у Михеева появились помощники, и работать стало гораздо легче.

Через месяц машина Михеева была готова. Но не было мотора, его нужно было "найти". Часть за частью приносили товарищи-мотористы обломки старых моторов, выброшенные на "кладбище". Михеев подтачивал старые и изготовлял новые части. Прошел еще месяц, и мотор был собран: "рон", восемьдесят лошадиных сил. Все это время Михеев занимался с Поляковым теорией полета.

И вот настал торжественный день: самолет Михеева, построенный из обломков разбитых машин, был готов!

Он казался Михееву красавцем, но, по правде сказать, был порядочным уродом. Веселые мотористы сразу же прозвали его "верблюдом". И действительно, он чем-то напоминал верблюда. Фюзеляж и крылья были от "моран-Ж", а рули от "моран-парасоля" — значительно большие по размерам. В обеих кабинках, уродливо выдававшихся из фюзеляжа, было поставлено рулевое управление.

?

Как волновался Михеев накануне первой пробы его детища в воздухе! Он все боялся, что допущена какая-нибудь ошибка.

Несколько лет назад севастопольские летчики проделали то же, что и Михеев, то есть переставили сиденье на "моран-Ж". Опыт не удался — летчики разбились. По невыясненной причине самолет перешел в штопор и ударился с огромной силой о землю. Где гарантия, что полет машины Михеева пройдет более удачно?

А время было тревожное: Деникин подходил к Орлу, конница Мамонтова прорвалась в тыл. Школа мобилизовала своих лучших учеников для отправки на фронт. Каждый самолет был на учете, каждый опытный летчик-учитель был нужен республике.

"А мы вот тут занимаемся опытами, которые могут закончиться гибелью такого человека, как Поляков", тревожно думал Михеев.

Он не спал накануне дня пробы: сотни раз осматривал самолет, проверяя его детали, копался в моторе. Рассвет застал его за работой.

Скоро пришли мотористы и вывели самолет в поле. Поляков внимательно, не спеша осмотрел его и заставил мотористов испробовать мотор. Потом приказал принести аэродромного "болвана" — большой мешок с песком, равный весу человека: Поляков не хотел брать с собой пассажира.

"Болвана" торжественно посадили на заднее сиденье. На лице "болвана" — ухарские усики, изображенные углем, а на "плечах" красовались черные орлы на капитанских погонах. Лицо "болвана" выглядело дурашливо и весело. Михеев с отвращением посмотрел на него — так не вязался вид "болвана" с опасностью трудного и сложного испытания.

?

Начались учебные полеты. Летали рано утром, чтобы не отрывать рабочее время у Полякова.

Сначала Иван Климентьевич разрешал Михееву держать ручку управления только в состоянии прямолинейного полета. Он контролировал движения Михеева вторыми рулями, постепенно приучая его водить самолет по прямой, бороться с ударами ветра и выправлять крены. Одновременно он приучал своего учлета читать неузнаваемую сверху земную поверхность. Скоро Михеев стал хорошо разбираться в земных предметах, расположенных в районе аэродрома. Потом началось обучение поворотам в воздухе. Это уже было сложнее.

Надо было, например, при повороте налево не только повернуть нос самолета влево, но и накренить его в левую сторону. Для того чтобы овладеть поворотом, надо было уметь действовать рулями одновременно — координированно, как говорят летчики. Это чувство координации появляется у ученика-летчика не сразу. Но Михеев так горячо желал научиться летать, что легко разрешал эти сложные задачи.

Иван Климентьевич не хвалил его, но и не ругал. Летали спокойно, без всяких приключений. С каждым полетом Михеев приучался к какому-нибудь новому элементу полета. Сначала он отдавал все свое внимание только прямолинейному полету. Потом, делая разворот, уже слышал одновременно звук мотора и следил за отношением самолетного носа к горизонту. Он воспитывал у себя так называемое "раздвоение внимания" между несколькими объектами одновременно.

Во время каждого взлета и посадки Михеев изучал эти сложные части полета; ведя самолет на разбеге перед взлетом, он умел уже четкими неуловимыми движениями рулей выдерживать строго прямолинейное движение. Во время посадки, когда самолет приближался к земле, он научился определять тот момент, когда взятием на себя ручки нужно погасить его скорость, провести несколько метров параллельно земле и мягко посадить. Около пятнадцати полетов было посвящено этой, самой труднейшей части обучения — посадке на землю.

Тридцать совместных полетов совершил Михеев со своим учителем.

Перед тридцать первым Поляков неожиданно заявил ему:

— Лети один!

— Как один? Почему? Ведь я еще не умею летать, — возражал Михеев.

— Лети один, — Снова приказал Поляков.

?

Повинуясь приказу, Михеев полетел, но не один: в задней кабине сидел знакомый "болван". Михеев сильно волновался, но не менее волновался и Поляков. Он неотрывно следил за самолетом, размахивал руками, ругался и даже кричал, словно его мог услышать Михеев:

— Да не так, не так! Как я тебя учил, Ванька? Совсем не так… От себя руль, от себя!..

Потом, не выдержав при виде какой-то особенно грубой ошибки, убежал в ангар.

А Михеев?.. Что он переживал во время своего первого самостоятельного полета? Лишь только он взлетел, как все его страхи и сомнения словно ветром унесло. Некоторое время еще беспокоила мысль, что если сломает машину, то придется проститься с авиацией навсегда. Но и эту мысль вытеснили из головы многочисленные заботы.

В воздухе он быстро вспомнил навыки, полученные в учебе. Полет проходил нормально. Вот и село Всехсвятское, расположенное по соседству с аэродромом. Набрав высоту, Михеев, повернул к аэродрому. Но над лесом мотор стал давать перебои. Вот здесь-то Михеев растерялся и уже собрался было спуститься в лесу, как вдруг мотор снова хорошо заработал. Его могучий рев невольно внушал уверенность.

Сколько радости и гордости испытал Михеев в эту минуту! Его детская мечта осуществилась: он летит над тем же самым аэродромом, над которым летали и Россинский, и Уточкин, и Габер-Влынский — старые авиаторы, герои его детских лет. Он вспомнил, как бегал сюда по вечерам после тяжелого трудового дня, как, забыв об ужине, стоял и наблюдал за самолетами.

Оглянувшись, он увидел "болвана". "Болван" злорадно улыбался чему-то… И вспомнились снова зуботычины царской казармы, окопы, слово "сволочь", произнесенное когда-то офицером с такими же погонами, как у "болвана". Как это было давно!

Вдруг мотор снова сдал. Михеев грубо и неловко повернул к аэродрому, и чуть было не соскользнул на крыло. С большим трудом он дотянул до окраины аэродрома, кое-как спустился и стал осматривать мотор. Завязав изолировочной лентой протекавшую трубку бензинопровода, он снова запустил мотор. Но в этот момент заметил, что к нему бегут Поляков и другие товарищи.

"Мне не позволят больше летать!" подумал он с испугом, дал скорей газ и взлетел над их головами, заметив, что Иван Климентьевич показал кулак. Потом выяснилось, что они просто хотели помочь Михееву, и он напрасно испугался.

Во время второго полета мотор работал великолепно. Михеев уверенно и спокойно летел над аэродромом.

Поляков встретил его молча. Михеев принял это за плохое предзнаменование. Но неожиданно Поляков подошел к нему, обнял и сказал прерывающимся от волнения голосом:

— Поздравляю с первым самостоятельным полетом. Молодец, хорошим летчиком будешь!

Немного помолчав, он перешел к разбору полета и указал на ошибки, допущенные Михеевым.

Друзья Михеева бурно поздравляли его с первым самостоятельным полетом и долго качали.

Больше скрывать было: нечего. К вечеру о полете Михеева знала уже вся школа и ее начальник товарищ Левин. Он вызвал Михеева, долго расспрашивал его, дал выговор за то, что Михеев не поделился с ним своим планом, и в заключение разрешил продолжать учебные полеты, но только рано утром — до начала общих полетов.

Михеев без единой поломки прошел на своем "моране" всю летную учебу и стал летчиком.