Летчик Михеев

В ТЕ ДНИ…

После первого успеха Михеев вновь с головой ушел в работу. Он детально ознакомился со всеми машинами, имевшимися на аэродроме, а потом начал летать на них. В нем проснулось желание стать военным летчиком, и он успешно овладел самым трудным для молодого летчика самолетом — истребителем "ныопором".

Для того чтобы быть летчиком-истребителем, надо уметь вести бой в воздухе с самолетом противника, а для этого надо знать фигурные полеты. Летчик-истребитель должен обладать исключительно высокой техникой полета. Все это и привлекало Михеева.

Молодые летчики московской школы при всякой погоде вылетали на тренировку. То замыкая петлю за петлей, то переворачиваясь через крыло, то ввинчиваясь с огромной скоростью в воздух, летали они. Бурно приливала к голове кровь, темнело в глазах, дрожали уставшие мускулы — от систематического недоедания почти все страдали малокровием.

Но не только в этом заключались трудности летной службы того героического времени. Летчикам приходилось летать на устарелых, миллион раз чиненных самолетах, которые они добродушно-презрительно называли "гробами". Обойдет бывало летчик свою машину, посмотрит на нее с недовернем и скажет товарищам:

— Ничего себе гробик… Правда, гудит в полете, что твой орган, и довольно заносчив, но в общем не хуже других…

Однажды в теплый зимний день, закончив полеты, Михеев стоял у ангара, наблюдая за репетицией воздушного боя. В прозрачном мартовском воздухе весело кружились два самолета. Михеев видел, как один из них, окончив бой, удалился в сторону, а летчик другой машины стал тренироваться в приемах высшего пилотажа. Одну за другой начертил он несколько петель и снова, набрав высоту, поставил свой самолет боком, совершая переворот через крыло. В этот момент правое крыло самолета внезапно отделилось, и, как показалось с земли, взмыло куда-то вверх. Самолет понесся вниз. Через несколько секунд до слуха Михеева донесся отзвук тяжелого удара.

Он вскочил в автомобиль и вместе с товарищами домчался к Москве. У поворота к Боткинской больнице они увидели людей, бегущих к месту катастрофы. В двух метрах от каменного больничного корпуса в огромном снежном сугробе торчали обломки самолета, запутавшиеся в толстых электрических проводах. Летчика среди них уже не было.

В приемной больницы Михеева встретил врач. Оказалось, что летчик уже лежал на операционном столе; его оперировал профессор Розанов.

— Ваш товарищ будет жив, — заверил Михеева врач.

— Он упал с полутора тысячи метров и остался жив? — удивился Михеев.

— У него сломана нога и два ребра.

Санитар рассказывал;

— Стою я на крыльце, свертываю "козью ножку". Вдруг как засвистит вверху! Поднял я голову — мне снегом глаза так и залепило. Смотрю кабеля электрические — их всех шестнадцать — порваны. И прямо в кучу снега машина воткнулась. А снег мы этот ночью сгребли — на вчерашнем субботнике с крыши его сбросили, высокая груда. Вот, думаю, парень ловко угадал. Как раз куда нужно… Смотрю и глазам не верю: поднялся из обломков человек, погрозил кому-то вверх кулаком, выругался… А потом упал!

Провода и куча снега спасли летчика, упавшего с огромной высоты на землю. Через неделю, сидя на койке в палате Боткинской больницы, он рассказал Михееву о своем падении:

— Лечу камнем, верчусь. Думаю, сейчас-капут. Но решил не сдаваться без боя. Начал работать рычагами управления, но понял, что тросы порваны. Взглянул направо, смотрю — нет крыла. На всякий случай выключил мотор, чтобы не сгореть при ударе; увидел на альтиметре цифры: пятьсот… четыреста… и в этот миг последовал удар…

Через два месяца Михеев узнал, что уехавший в отпуск "счастливец" заразился по дороге сыпным тифом и умер в железнодорожной больнице.

В тяжелых условиях жили летчики того времени. Окруженная кольцом фронтов страна голодала. Пайки были ничтожны, а работать приводилось по четырнадцать-шестьнадцать часов в сутки: время военное! Особенно трудно приходилось семейным. Они вставали на рассвете, кололи дрова, таскали воду, бегали к вокзалам, чтобы достать пуд картошки или выменять ковригу хлеба для ребят. А потом летали, тренировались сами, учили молодых летчиков. И так каждый день.

Зачастую с московского аэродрома поднимался самолет и уходил в необычайный рейс: летчик летел в деревню за продуктами. Езда по железной дороге требовала много времени, поэтому обходились "своими средствами". Однажды и Михееву пришлось принять участие в таком полете.

?

Иван Климентьевич Поляков давно уже собирался слетать за продуктами. Друг и товарищ Михеева — Игорь Попов, с которым они жили вдвоем в небольшой комнате около аэродрома, предложил полететь в деревню к его. родителям. Его предложение было принято.

При взлете сильный порывистый ветер так подбросил самолет, что Михеев едва усидел на месте, а у Полякова ветер вырвал из рук карту. Полетели без карты.

В пятидесяти километрах от Москвы мотор закапризничал. Нужно было садиться. Выбрали в. лесу подходящую полянку, но ветер не давал подойти к земле, отбрасывая легкий самолет в сторону леса. При третьей попытке сесть шквал чуть не перевернул самолет на высоте двухсот метров от земли, Полякову едва удалось уже перед самой землей вывести машину из смертельного скольжения. Мотор наконец взял. Словно поняв опасность, управляемый опытной рукой Полякова "верблюд" послушно: взмыл к облакам, закрывавшим горизонт. Обрадованные летчики решили продолжать полет. Скоро в "окно" между облаками показалась деревня.

Ветер все усиливался и переходил в бурю. Но, тем не менее, садиться было нужно, и самолет осторожно планировал па небольшую лесную полянку. Поляна росла, мчалась навстречу. Оба чувствовали себя уже на земле, как вдруг раздались треск и звуки, похожие на выстрелы. Это рвались тросы. Потом все смолкло.

Вылезая из-под перевернувшегося самолета, летчики увидели подбегающих деревенских ребятишек.

— Попали!.. — печально суммировал Иван Климентьевич.

— Да, брат, такие самолеты и в мастерских не чинят, — ответил в тон ему Михеев.

Обсудив положение, все же решили самолет чинить: слишком позорно возвращаться в Москву в поезде.

Ночью Михеев отправился на ближайшую железнодорожную станцию и послал своему другу Попову телеграмму c просьбой срочно привезти пару колес.

Михеев вернулся только к утру. Поляков уже был за работой. Он достал досок, гвоздей, кровельного железа, раздобыл пилу. К вечеру следующего дня, когда прибыл Попов, друзья уже успели замелить сломанные части крыльев новыми и перебрали мотор. Но все же отремонтированный столь кустарным способом, видавший виды "верблюд" вызвал возмущение Игоря:

— Это что же, в насмешку, что ли, вы заставили меня тащиться за пятнадцать верст от станции? К чему вам колеса? Неужели вы полетите на этой машине?

Однако с помощью Игоря ремонт был закончен, и на третий день "приёмная комиссия", состоявшая из трех приятелей, испытала самолет в воздухе.

— Ничего, до Москвы долетим, — заключил Иван Климентьевич.

Провожаемые Игорем, оба летчика взяли курс на Москву.

Михеев рассказывал потом, что никогда еще испытывал такого беспокойства. Какие-то тяжелые удары все время потрясали ветхую машину, но он никак не мог определить происхождение этих ударов.

При спуске на аэродром они имели несчастье подрулить прямо к начальнику школы товарищу Левину. Удивленно взглянув на самолет, начальник быстро подошел к ним. Иронически осмотрев заплатанный самолет, он сделал вид, что не замечает коровьей ноги, высовывавшейся из-под сиденья Ивана Климентьевича и рассыпанного на сидении Михеева пшена. Он закусил губу, чтобы не рассмеяться, и сказал:

— Сфотографировать как образец полевого ремонта и… сдать на кладбище.

Вечером приятели варили кашу и ели необычно вкусный борщ, но… без хлеба: две огромные ковриги так и остались на лесной поляне. Оба долго смеялись над своим беспокойством по поводу ударов, потрясавших самолет в воздухе. Оказалось, что по всей длине фюзеляжа во время полета перекатывалась огромная тыква — единственная жертва этого перелета: тыква разбилась.

?

Между тем учеба продолжалась. Весь аэродромный коллектив — летчики, механики и обслуживающий персонал — работал не покладая рук. Смена за сменой уходили из московской школы на фронт молодые советские летчики и, сражаясь с врагом, значительно превосходившим нас техникой, одерживали победу за победой. То одно, то другое имя воспитанников школы мелькало в приказах Реввоенсовета, где говорилось о храбрости й геройстве.

Нередко школе почти в полном составе приходилось выступать на фронт. Возвращаясь, летчики снова принимались за работу, упорно готовя смену погибшим товарищам.

Двадцатилетний друг Михеева — моторист Игорь Попов — мечтал о том, чтобы стать летчиком. Часто он выпрашивался в полет у инструкторов, но из-за очереди летать происходили целые сражения.

Раз в хмурое зимнее/утро Игорь с довольным видом оттеснил других и забрался в новый самолет "Авро", недавно отбитый у белых. Позади него уселся инструктор, который обучал Игоря полётам.

Самолет плавно взлетел и исчез в мерцании тусклого дня. Проводив друга, Михеев занялся очередной работой. Через несколько минут ему сказали, что Игорь и инструктор разбились. На высоте ста метров с мотора сорвался капот (металлический щит), часть его попала в тросы управления и разорвала их. Неуправляемый самолет перешел в штопор и камнем вонзился в землю. Инструктор сломал ногу. Игорю раздробило спинной хребет.

Через два дня Игоря хоронили. На аэродроме выстроились все самолеты. Около каждого из них стояли летчики и мотористы. Вдоль фронта двигался фюзеляж. На нем лежал красный гроб. Позади шли мать и сестра Игоря, оркестр и толпа провожающих.

Когда печальная процессия удалилась с аэродрома и звуки похоронного марша затихли вдали, Михеев взлетел на своем самолете. Он видел внизу поле, дорогу на кладбище, различал лица людей, провожавших тело его друга…

?

Закончилась гражданская война. Задымили фабрики и заводы. Начиналась борьба за восстановление хозяйства, и в ней должен был сыграть огромную роль наш воздушный флот. Организовалось Общество; друзей воздушного флота (ОДВФ), а за ним "Добролёт".

Открылась первая воздушная линия Москва — Нижний, за нею было прорублено первое воздушное окно в Европу — линия Москва — Кенигсберг (Германия). Рождался Красный воздушный флот.

В 1923 году Михеев и Поляков перешли на работу в общество "Добролет": Поляков — летчиком, Михеев — механиком. В восемь часов утра вылетали они обычно из Москвы, в одиннадцать часов дня видели под собой старые стены нижегородского кремля и, промчавшись над широкой лентой Волги, обгоняя пароходы, спускались на казанском аэродроме.

Советские летчики летали уже не на "гробах", сделанных из обломков разбитых самолетов. В их распоряжении были первоклассные машины иностранных марок и свои собственные, советские самолеты, построенные на наших, советских заводах.

Глубокая вера в прекрасное качество родных машин рождала мечту о дальних перелетах. Советским летчикам захотелось сказать громко, так, чтобы слышал весь мир, — сказать гордое слово о том, что их родина, вчера отбившая нападения многочисленных врагов, сегодня владеет своими самолетами, построенными целиком, до последнего винтика, своими руками, из своих материалов.